"Богомил Райнов. Наивный человек среднего возраста ("Эмиль Боев" #4)" - читать интересную книгу автора

словно готово было выскочить из груди, и должно было пройти немало времени,
прежде чем я овладевал собой и замирал на цементном полу. Поэтому я делал
асе, что было в моих силах, чтобы меня не запирали в шкафу, и никогда больше
не решался воспользоваться тем, что отец задремал, и присесть на стоявший
неподалеку стул.
Человек, лежащий на диване, через какое-то время просыпается, бросает
взгляд в угол, где я стою, потом смотрит на часы. А я уже едва держусь на
ногах, боль в икрах стала уже невыносимой, а колени уже отвратительно
дрожат.
- Я сейчас упаду, - говорю я.
- Не упадешь, - спокойно возражает отец.
И выходит в сад. Но он часто возвращается то за тем, то за другим, и у
меня нет никакой возможности выйти из угла, однако я предпочитаю висеть чуть
ли, ни как тряпка здесь, в этом углу, в этой большой, светлой и хорошо
проветриваемой комнате, чем быть запертым в тесном темном шкафу.
Единственное, что я позволял себе время от времени, это прислониться к
стене, и только этот краткий миг отдыха давал мне возможность не упасть, но
это был очень относительный отдых, ведь я продолжал стоять не на чужих, а на
своих, нестерпимо болевших ногах.
Он держит меня в углу по четыре часа, по шесть, по восемь часов, в
зависимости от того, как оценивает мой проступок. Потом, поглядев на часы,
приказывает:
- Ладно, иди учи уроки!
- Я есть хочу, - бормочу я, садясь за стол.
- Есть будешь завтра утром! Иди учи уроки! Ставить меня в угол был его
любимый номер. Но у него было достаточно богатое воображение, чтобы
разнообразить свои экзекуции. Способы наказаний ему подсказывали сами мои
проступки. Когда однажды я пролил чернила на паркет, он заставил меня
вылизать их языком.
- Отравится ребенок, - позволила себе сказать моя мать.
- Не отравится, а станет аккуратнее, - возразил отец.
Я действительно не отравился. Меня только долго рвало в ванной, мои
внутренности выворачивались от отвращения, и я не мог избавиться от
металлически-сладкого вкуса во рту.
В другой раз, когда я прошелся в грязных ботинках по дорожке из
мраморных плиток в саду, он заставил меня вымыть все плитки водой и щеткой.
Зубной щеткой, конечно, - иначе было бы слишком просто. Мытье продолжалось с
обеда почти до вечера, ползая по плиткам, я стер все колени, а отец приходил
каждые четверть часа, чтобы проинспектировать мою деятельность и
предупредить:
- Смотри: оставишь пятнышко, будешь вылизывать языком!
А однажды он наказал меня особенно изощренно.
Не успел я, вернувшись из школы, снять плащ, как отец заметил, что на
нем нет пуговиц, он всегда замечал такие вещи. Сначала оторвалась одна,
потом другая, а я не обратил на это внимания.
- Почему у тебя нет пуговиц?
- Оторвались...
- Где же они?
- Не знаю. Потерялись...
- Пойди сюда!