"Богомил Райнов. Элегия мертвых дней" - читать интересную книгу автора

разящая острота мысли, а нелепая самонадеянность, означающая начало
отупления. Подвыпивший чувствует себя наиболее уверенным в своих силах
именно тогда, когда они начинают ему изменять. Типичнейший пример - хорошо
знакомый всем нам тип восседающего за рулем автомобиля. Литр вина,
ополаскивающий его нутро, порождает обманчивое ощущение быстроты и точности
реакции. Гражданин бесстрашно жмет на газ и виртуозно крутит баранку, он
чувствует себя поистине всемогущим властелином дороги, причем именно в ту
секунду, когда за крутым поворотом его уже поджидает дерево, которому
суждено опровергнуть его царственную самоуверенность.
Самое странное, что в озарения "белой логики" верят даже люди, усердно
закладывающие за воротник, то бишь те, у кого была масса возможностей
ознакомиться с этим вопросом на практике. Да только вот взрослые люди иногда
ведут себя как дети, утверждая:
- Лично меня спиртное не осчастливило ни одной гениальной идеей, зато
других, наверное, осчастливило.
Было время, когда у меня часто спрашивали:
- А правда, что твой отец не садился за письменный стол без бутыли
вина?
На что я неизменно отвечал:
- Правда, только не вина, а ракии.
Верно, мой отец много работал, а иногда и много пил. Но я не
припоминаю, чтобы он смешивал дело с выпивкой. И не только потому, что
выпивка была для него отдыхом от работы. А и потому, что смешение этих двух
вещей было для него равносильно святотатству.
Почитая себя умником, я пару раз попытался накропать некие стишки в
состоянии божественного прозрения, нисходящего на нас между третьей и пятой
рюмкой, - типичной издевки алкоголя над нами. Помню, правда, всего лишь одну
из таких попыток. Я вернулся домой поздно вечером, будучи почти трезвым, -
так я во всяком случае полагал, - ибо на нечто более чувствительное мне не
хватило денег. Меня потянуло на излияния, но собеседника не оказалось. К
тому же я был влюблен, находился во власти одного из тех юношеских
увлечений, что вспыхивают и гаснут, как охапка соломы. Ко всему прочему я
изнывал от предчувствия, что любовь моя останется безответной. Накатившее
вдохновение, желание выговориться, сердечное томление - всего этого вполне
достаточно, чтобы потянуться к перу и бумаге.
И я потянулся. Стихотворение выплеснулось с приятной легкостью, без
того изнурительного единоборства со словом, к которому я так привык и из
которого редко выходил победителем. Я прочитал его вслух и остался доволен.
Настолько доволен собой, что был готов причислить себя к гениальным
страдальцам, любимцам муз и поклонникам Бахуса, называемым проклятыми
поэтами.
На утро я проснулся с головной болью, но этот дискомфорт скрашивала
мысль о полуночной удаче. Я поспешил прочитать стихотворение. И в итоге
порвал его. Может быть, то, что я писал на трезвую голову, было наивно, но
это, полуночное, было просто отвратительным. В этом-то и кроется разгадка
"белой логики": чувством прозрения мы обязаны не остроте мысли, а
притуплению критического отношения к собственной персоне.
И поскольку речь зашла о гильдии проклятых судьбой, мне хочется
добавить, что только простак может усмотреть причину их творческих успехов в
попойках. Существуют писатели-алкоголики, как существуют и писатели, больные