"Богомил Райнов. Странное это ремесло" - читать интересную книгу автора

человеку - мне уже стукнуло двенадцать - поглощать одни романы и не знать,
что такое "общая амнистия". Поэтому я начал заглядывать в газеты своего
дядюшки, расспрашивать его о той или иной партии, о том, что означает тот
или иной термин, пока, наконец, не задал вопроса, который давно засел у меня
в голове:
- Дядя, а кто был тот Фридман?
- Коммунист,- ответил дядя без малейшего колебания.
Потом несколько недоуменно посмотрел на меня: - Почему ты вдруг о нем
спросил?
- Просто так.
А на другой день во время большой перемены я подошел к группе
одноклассников, споривших в тенистом уголке школьного двора, вынул из
кармана газету "Эхо", с невозмутимым видом раскрыл ее и погрузился в чтение.
Мой поступок был таким неожиданным, что спор на мгновение прервался. Однако
самолюбие не позволило нашим политиканам выказать свою растерянность, только
один, не сдержавшись, заметил:
- Дожили. У нас уже и коммунист завелся.
1Демократы - члены буржуазной Демократической партии, сговористы -
члены реакционной политической партии "Демократический сговор", возникшей
после фашистского переворота 9 июня 1923 г.


115

Но после уроков мой друг "политик" увязался за мной, и я услышал
признание:
- Знаешь, я тоже решил стать коммунистом. Только так можно вправить
мозги этим богатым сынкам...
Месяц спустя подошло время выборов, и для нас, детей улицы, это было
нечто вроде пасхи - оживленные толпы на городских площадях, афиши, легковые
автомобили сыплют дождь избирательных бюллетеней и листовок. Для меня и
моего приятеля это было также время маленького реванша, потому что бюллетени
трудового блока, то есть наши бюллетени, были красивее
остальных -серебряные, по-настоящему серебряные - и мы размахивали ими на
переменках, чтобы прочие ученики е их жалкими зелеными и белыми бюллетенями
лопались с досады.
На улице же вел я долгие беседы с одним моим взрослым другом - молодым
евреем, который торговал галантереей и парфюмерией. У него не хватало денег,
чтобы сделать себе настоящий лоток, поэтому он приспособил старую детскую
коляску, застелив ее сверху досками, и раскладывал там свой товар: мыло,
гребенки и флаконы дешевого одеколона. Обычно коляска стояла на тротуаре
возле самого нашего дома - к тому времени мы жили уже на Регентской, а это
была довольно оживленная улица, весьма подходящая для торговли, что вовсе не
означает, будто за мылом и расческами выстраивались очереди. Очередей не
было, зато было вдосталь свободного времени, я целыми часами торчал возле
моего приятеля, и мы беседовали о чем угодно, но чаще всего "об этой
помешанной".
"Эта помешанная" была дочь нашего соседа-богача, владельца огромного
участка, где стояли два покосившихся трехэтажных дома и несколько сараюх.
Дома были заселены невзыскательными съемщиками, а в сараях помещались