"Феликс Рахлин. Грудь четвертого человека " - читать интересную книгу автора

необходимым, прежде всего, "забрить лоб", оболванить, остричь "под нуль".
Без этого и на медосмотр не пустят.
Зачем это делалось? Ищут и находят объяснение в требованиях гигиены.
Однако лет двести назад о ней вряд ли так уж заботились.
Нет, дело в другом. Может быть, все началось с желания придать
новобранцу легко узнаваемый полицией вид: с забритым лбом далеко не убежишь.
Но главное - психологический эффект стрижки.
Оболваненный, с торчащими, словно ручки кастрюли, ушами, синеголовый
человек теряет вместе с волосами уверенность в себе, из него, что
называется, вышел весь пар, весь кураж.
А на призывной комиссии он должен унизиться еще сильнее: его заставляют
сбросить с себя все, - кроме, разве что, наручных часов.
После чего он обязан в совершенно голом виде совершить прогулку от
одного врача к другому - притом, медленно, степенно, долго, временами
ожидая, пока врач закончит осматривать предыдущего мученика...
То, что именно в таком виде ты нужен хирургу, сомнения не вызывает:
этот специалист должен оценить общий статус, телосложение, развитие
мускулатуры, разглядеть шрамы, проверить, нет ли грыжи, геморроя,
опухолей... Осмотр обнаженного тела удобен терапевту, накожнику и даже,
может быть, невропатологу.
Но скажите на милость: для чего голый человек глазнику?
Отолярингологу? Стоматологу? Глаза никогда не бывают расположены на
лопатках, уши - на ягодицах, зубы - в заднем проходе... И, тем не менее, эти
врачи тоже, бывало, сидели в общем зале комиссии и вынуждены были, без
малейшей в том необходимости, лицезреть призывников голых, как в бане.
Испытывая неловкость, стесняясь своего неоправданно нагого тела,
прикрывая ладошкой "страм", путешествует парнишка от одного доктора к
другому. Причем, бОльшая часть комиссии - женщины, нередко молодые и
хорошенькие. А иногда это знакомые, соседи, родители друзей, у которых он
бывает в доме или назавтра зван в гости (так однажды случилось со мною).
И вот, наконец, ты прошел все круги этого - ну, пусть не ада, но
чистилища - и направляешься к накрытому кумачом столу, за которым восседает
уже не медицинская, а воинская комиссия: мордатые, озабоченные службой
офицеры в звании, как правило, не ниже капитана, имеющие над тобою уже то
преимущество, что одеты в форму и затянуты в ремни и портупеи, а ты стоишь
перед ними голый, как обезьяна.
Между ними посредине - тучный, кровью налившийся полковник, глядящий на
тебя - да, именно, как солдат на вошь. Вот они, хозяева твоей судьбы, ты
подходишь к ним с трепетом в душе и даже, из уважения к столь важным
персонам, считаешь, необходимым прикрыть обеими руками причинное место...
- Сыр-р-р-ра! - вдруг во всю мощь тренированной сытой глотки гаркает
военком - и ты вытягиваешься перед ним тростиночкой, как учили военруки:
"руки - по швам" (по швам - чего?!), грудь вперед, живот втянут так, что
внутри коснулся спинного хребта... Но - о ужас! - от этого последнего
движения твой тщательно скрываемый юношеский предмет выскакивает вперед -
пред лютые очи грозного полковника и всей золотопогонной камарильи! Стоишь
перед ними, "как рекрут на часах" (только вовсе без выкладки), светишься
всеми родимыми пятнышками своего еще полудетского тела, а товарищ полковник
и вся его братия решают твою судьбу.
Моя долгое время складывалась благоприятно. Слегка перефразируя