"Феликс Рахлин. Грудь четвертого человека " - читать интересную книгу автора

остальную шеренгу, - как же им, бедным, равняться-то?!
Но это уже, скорее, проблемы израильской военщины, призывающей в армию
и девушек. А для меня, представителя жестокого и сердитого пола, "грудь
четвертого человека" - прекрасный ориентир: он не уведет ни влево - по
тропинкам пристрастного украшательства, ни вправо - по стежкам-дорожкам
очернительной лжи.
Итак:
- Равнение - на середину!!!

Ибо именно там, посредине, как известно, находится Истина.

*Глава 1.**Прогулки без штанов.*

Рекрутчина имеет в Европе (а уж на Руси - в особенности) давнюю и
бесславную традицию, ей всегда сопутствовали слезы, горе, унижение.
"Лоб забрею!" - одна из главных угроз мужику в устах российского
барина. Рекрутский набор сопровождался неминуемой пьянкой, пропиваньем всей
прошлой и будущей жизни. Отцы, провожая сыновей, с отчаяния били шапкой
обземь, матери и жены обмирали и голосили, жизнь самого новобранца
рушилась - и начиналась совсем другая: новая и, как правило, страшная.
А неисповедимый ужас кантонистского набора?! Малых детишек вырывали из
семей - и увозили далеко-далеко, обрекая на десятилетия розог и муштры.
Особенно тяжело запечатлелась эта зверская напасть в изустных преданиях
еврейских семей. Ребенка двенадцати - десяти лет, а иногда и младше,
насильственно отторгали не только от отца и матери, сестер и братьев, но и
от кровного жизненного уклада, от языковой стихии родного идиша
(традиционного языка европейских евреев), а к тому же и стремились обратить
в иную, гойскую, веру, ставили перед необходимостью нарушать священные
запреты иудаизма - есть свинину, работать в субботу и т. д. Поистине чудо,
что это далеко не всегда удавалось, и, отслужив положенные 20 - 25 лет,
зрелые годами мужи возвращались в лоно еврейства.
Эти строки пишет правнук кантониста Авраама Рахлина. Отслужив
положенный срок, мой прадед, как и все кантонисты, приобрел высочайше
дарованное право: жить вне "черты оседлости". Такая льгота распространялась
на все потомство кантониста по "мужеской" линии, так что не только мой дед,
но и мой отец, я, мой сын жили бы, скажем, в Харькове (находившемся вне
"черты") вполне легитимно, - даже если бы не пришла Советская власть,
отменившая самое "черту", как и все ограничения прав инородцев. Прадед,
по-видимому, веру сохранил - его сыновья и даже внуки были обрезаны и ходили
в синагогу, и лишь на мне прервалась традиция: с тем, чего не смогли
добиться рекрутчина и кантонистский набор, легко справились большевистская
идеология и авторитет атеизма.
А вот от родного языка идиш прадеда, как видно, отучили. Чем иным
объяснить, что в семье моего деда (как и его братьев) идиш был не в ходу?
Мой дед бойко писал стихи на живом великорусском языке, но идиша, думаю, не
знал, а уж тем более его не знал мой отец, не знаю и я.
Большевики, объявившие себя друзьями и спасителями народов, тем не
менее, многое и от царизма, и от рекрутчины сохранили. Не говорю уже об
отношении к идишу - его третировали не меньше, чем в царские времена. Ленин
иначе как "жаргоном" идиш не называл, хотя и признавал необходимость