"Софья Борисовна Радзиевская. Болотные робинзоны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Дед Никита не ответил.
По листку крапивы полз мохнатый червяк, весь в жёлтых и чёрных
полосках. Вот он свесился с листа, изогнулся, собираясь перебраться на
соседний лист. Он был такой забавный и спокойный, что Саше вдруг показалось,
будто ничего страшного и не было. Вот он сидит и смотрит на червяка, а
поднимет глаза и увидит дедову хату и деда на завалинке с недоконченным
лаптем в руках...
Но тут Федоска крепко ткнул его в бок. Саша вздрогнул и поднял глаза.
Хаты не было, не было и завалинки. Дед Никита сидел на земле, тяжело
опираясь спиной о плетень, и, свесив голову на грудь, дремал.
- Пойдём, - тихо проговорил Федоска, - поглядим, может, и вправду кто
ещё живой остался. Дед, мы скоро придём.
Дед Никита не шевельнулся. Мальчики тихо поползли вдоль плетня. Федоска
уже приподнялся, собираясь перелезть через него, но вдруг остановился и
проговорил дрожащим голосом:
- Ой, бабка Фиона лежит! Глянь, Сашка!
Саша закрыл лицо руками.
- Не буду, - сказал он. - Не буду смотреть! Ползём дальше, Федоска,
может, ещё живых найдём.
Но Федоска не двинулся.
- Добрая она была, - невнятно и точно сердито проговорил он. - Яблоки у
неё всегда таскали. Слова не скажет, м-м-м...
Последних слов Саша не разобрал, потому что Федоска вдруг схватил
зубами рукав рубашки и замотал головой, словно хотел оторвать его. Но Саше и
без слов было понятно. Он поднялся и потянул Федоску за другую руку.
- Пойдём, Федоска, - повторил настойчиво. - Может быть, живых найдём.
Федоска постоял ещё, выпустил рукав и почти побежал вдоль забора.
- К бабке Ульяне пойдём, - сказал он. - Тут их мало лежит, всех в школу
согнали. И гранаты туда кидали. Я видел.
- Я тоже, - тихо ответил Саша.
Малинка была невелика, всего дворов двадцать, но теперь выгоревшее,
открытое место казалось мальчикам очень большим. Они шли по единственной
улице, вдоль страшного ряда почерневших и обугленных печей. Около каждой
печи Федоска оборачивался и, не останавливаясь, говорил Саше:
- Дяди Ивана это была хата, Малашонка. А это Кострюкова, а эта Арийки,
мельничихи. Гляди: горшок на загнетке стоит!
Его сдержанный шёпот, казалось, раздавался по всей деревне. Около одной
большой печи, весь скрюченный, полурастопленный сильным жаром, лежал большой
медный самовар.
- Гляди, - начал опять Федоска, но вдруг схватил Сашу за руку и присел
за кучку лежавших возле дороги кирпичей.
- Слышишь? - шепнул он. - Никак, домовой это.
В тишине чуть звякнул закрывавший печку железный лист. В печке
послышался вздох, лист опять шевельнулся...
Дрожь Федоски передалась и Саше, он тоже присел за кирпичами, оглянулся
назад, но тут же опомнился.
- Домовых не бывает, - сказал он как мог твёрдо. - Это живое!
Но Федоска упрямо замотал головой.
- Бывает. Домовой, и кикимора, и леший - все бывают. Ему теперь жить
негде, так он в печку убрался. Вот.