"Марио Пьюзо. Счастливая странница" - читать интересную книгу автора

историю о скандале, разразившемся лет двадцать тому назад, еще за морем, в
Италии, и вызвали тем всеобщий интерес. Октавии было смешно наблюдать, как
ее мать подчеркнуто доверяет памяти тетушки Лоуке, а та отважно вступается
за мать, словно и та и другая - по меньшей мере герцогини. Мать то и дело
поворачивалась к старухе и почтительно спрашивала: "Е vero, Comare?" <Ведь
так, кума? (ит.).>, а та веско подтверждала: "Si, Signora" <Да, синьора
(ит.).>, не желая фамильярничать в присутствии почтенного собрания. Октавия
прекрасно знала, как относятся друг к другу две женщины: мать навсегда
осталась благодарна старухе за помощь в годину страшного несчастья.
Все это выходило слишком натянуто, и Октавии стало скучно. Она встала,
чтобы взглянуть на малютку-сестричку, стараясь не смотреть на отчима. При
виде девочки взор ее исполнился нежности; такой глубокой привязанности она
не испытывала даже к Винсенту. Затем она заглянула за угол Тридцать первой
стрит, увидела резвящегося там Джино и сидящего на парапете Сала. Она
отвела Сала к матери.
Где Винни? Она задрала голову и увидела его в окне их квартиры -
темную, неподвижную фигуру, стерегущую их всех.
Фрэнк Корбо мрачно наблюдал, как его взрослая падчерица склоняется над
его младенцем. Странный субъект с голубыми глазами, объект насмешек (где
это видано, чтобы итальянец катал ребенка в коляске летним вечером?),
неграмотный, молчаливый, он наслаждался красотой каменного города, тонущего
в потемках, чувствовал ненависть, которую испытывает к нему падчерица, но
не находил в своем сердце ответной ненависти. Его худое лицо с резкими
чертами скрывало бессловесную, сжигающую его муку.
Вся его жизнь была страданием по красоте, которую он чувствовал, не
понимая, она была любовью, оборачивающейся жестокостью. Бесчисленные
сокровища оставались для него недоступными, подобно теням, ибо он был не в
состоянии отомкнуть для себя этот мир. Стремясь к свободе, он еще этой
ночью с легким сердцем покинет город, семью. В ранний предрассветный час, в
темноте, он запрыгнет в грузовик, едущий прочь из города, и исчезнет, не
произнося ни единого слова, не ссорясь, не раздавая оплеух. Он станет
работать в буро-зеленых летних полях, чувствуя умиротворение и
восстанавливая растраченные силы.
О, как он страдал! Он страдал подобно глухонемому, который воспел бы
красоту, предстающую взору, но не может издать даже вопля боли. Он
чувствовал, что любит, но не находил в себе сил расточать ласки. Слишком
много людей спало вокруг него в квартире, слишком большие толпы сновали
вместе с ним по улицам. Ему снились ужасные сны: из черной бездны выступали
силуэты детей и жены, они кружили вокруг него, и каждый вытаскивал из
собственного лба кинжал... Он вскрикивал и просыпался.
Уже поздно! Детям пора на боковую, но все еще слишком жарко. Фрэнк
Корбо наблюдал за своим сыном Джино - тот носился по улице, поглощенный
игрой, похожей на пятнашки, которую отцу не удавалось осмыслить, - точно
так же ему не удавалось вникнуть в американский говор ребенка, в содержание
книг и газет, в красоту летней ночи и в прочие радости мира, от которых он
был оторван и которые окрашивались для него в болезненные цвета. О мир -
великая загадка! Бесчисленные опасности, от которых ему пока удавалось
уберечь своих отпрысков и остальную семью, в конечном итоге повергнут его и
его любимых в прах. Собственные дети научатся ненавидеть отца.
И все же отец, хоть и не надеялся на спасение, катал коляску по