"Олег Павловский. Не оглядывайся, сынок " - читать интересную книгу автора

равных ему вообще не нашлось. А ночью Пушкину стало плохо. И надо же было
командиру роты выйти в коридор как раз в тот момент, когда Пушкин, держась
одной рукой за живот, а другой зажимая рот, с вытаращенными, полными боли и
ужаса глазами топотал в уборную.
Старший лейтенант терпеливо дождался, пока Пушкин сделает свое дело,
остановил его, бледного и облегченного, спросил строго:
-Фамилия?
- Рядовой Пушкин, товарищ старший лейтенант.
- На кухне дежурил? Дежурил, товарищ старший лейтенант.
Обожрался? Пушкин потупил глаза. - Та-ак... Три наряда вне очереди.
- Есть три наряда вне очереди, - привычной скороговоркой выпалил Пушкин. -
Разрешите идти?
- Идите, рядовой Пушкин. - Комроты с таким презрением выцедил эти слова,
что, наверное, легче было бы выполнить еще три наряда, чем их выслушать.
И вот сейчас рядовой Пушкин, уверенный в своей правоте, смешной и немного
жалкий, лежит, уткнувшись противогазной маской в добела вымытую половицу.
Сашка Латунцев щекочет ему пятку. Пушкин дрыгает ногой, поводит головой и
под глухой стонущий смех товарищей неловко поднимается с пола. И кажется,
что даже стекла его противогазных очков выражают недоумение по поводу
случившегося.
Спать в противогазе - все равно что с плотно зажатым чьей-то потной рукой
ртом. Может, накрыться с головой да снять маску? А вдруг проверка?.. Достаю
носовой платок, свертываю жгутиком и жгутик этот затискиваю под маску чуть
пониже левого уха. Дышать сразу становится легче. Повертываюсь на правый бок
и тут же засыпаю.
И снится мне: лежу я будто во мхах и окружает меня отряд фашистов. А в руках
у них не автоматы, а блестящие круглые шары, какие мы в новогодний праздник
вешаем на елки. Несут они эти шары перед собой и смеются. Ага, думаю,
газовые бомбы. Ну, да этим меня не возьмешь. С фашистов глаз не свожу, шарю
рукой по левому боку, ищу противогазную сумку. А ее будто ветром сдуло. Ни
на мне, ни около нет сумки. Фашисты, видимо, заметили это, заржали, как
жеребцы, и стали кидать в меня бомбами. Все мхи, каждую кочку обволок
непроницаемый туман, разъедающий легкие. Еще мгновение - и мне конец...
Просыпаюсь в холодном поту и не могу понять - то ли о во сне было, то ли на
самом деле. Дышать невмоготу, спальня в густом тумане, сквозь который тускло
высвечивая лампочка под потолком да размытые контуры коек. Догадываюсь
вытянуть жгутик. Противогазная маска плотно прилипает к коже. Снова начинает
одолевать сон.
- Подъем! Боевая тревога!
Ну, тут раздумывать некогда. Через три минуты надо стоять в строю. Надеть
гимнастерку, не снимая противогаза, - не очень сложно. Труднее с обмотками.
Сумка сползает, гофрированный шланг выпячивается, мельтешит перед глазами,
мешает перехватывать скрученную рулетом обмотку. Но и с ними покончено.
Остается выхватить из пирамиды винтовку, пробежать метров двадцать по
коридору, скатиться с высокого крыльца и занять свое место в строю.
Слева от крыльца, лицом к роте, стоят, опустив головы, шесть человек. Босые,
в одном нижнем белье и противогазах, они похожи на уморительные карикатуры.
Пушкин, разумеется, возглавляет шестерку. Мы трясемся от смеха и знобкого
ночного холодка.
Оказалось, у этих шестерых не хватило сообразительности проделать с