"А.С. Пушкин. Капитанская дочка (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

об Емельяне Пугачеве; да лих не проведешь! - Иван Кузмич вытаращил глаза.
"Ну, матушка", - сказал он - "коли ты уже все знаешь, так пожалуй
оставайся; мы потолкуем и при тебе". - То-то, батько мой, - отвечала она; -
не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами.
Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочел нам воззвание
Пугачева, писанное каким-нибудь полуграмотным казаком. Разбойник объявлял о
своем намерении немедленно идти на нашу крепость; приглашал казаков и
солдат в свою шайку, а командиров увещевал не супротивляться, угрожая
казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных
выражениях, и должно было произвести опасное впечатление на умы простых
людей.
"Каков мошенник!" - воскликнула комендантша. - "Что смеет еще нам
предлагать! Выдти к нему на встречу и положить к ногам его знамена! Ах он
собачий сын! Да разве не знает он, что мы уже сорок лет в службе и всего,
слава богу, насмотрелись? Неужто нашлись такие командиры, которые
послушались разбойника?"
- Кажется, не должно бы, - отвечал Иван Кузмич. - А слышно, злодей
завладел уж многими крепостями.
"Видно он в самом деле силен" - заметил Швабрин.
- А вот сейчас узнаем настоящую его силу - сказал комендант. - Василиса
Егоровна, дай мне ключ от анбара. Иван Игнатьич, приведи-ка башкирца, да
прикажи Юлаю принести сюда плетей.
"Постой, Иван Кузмич" - сказала комендантша, вставая с места. - "Дай
уведу Машу куда-нибудь из дому; а то услышит крик, перепугается. Да и я,
правду сказать, не охотница до розыска. Счастливо оставаться".
Пытка, в старину, так была укоренена в обычаях судопроизводства, что
благодетельный указ, уничтоживший оную, долго оставался безо всякого
действия. Думали, что собственное признание преступника необходимо было для
его полного обличения, - мысль не только неосновательная, но даже и
совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо, если отрицание
подсудимого не приемлется в доказательство его невинности, то признание его
и того менее должно быть доказательством его виновности. Даже и ныне
случается мне слышать старых судей, жалеющих об уничтожении варварского
обычая. В наше же время никто не сумневался в необходимости пытки, ни
судьи, ни подсудимые. Итак приказание коменданта никого из нас не удивило и
не встревожило. Иван Игнатьич отправился за башкирцем, который сидел в
анбаре под ключом у комендантши, и через несколько минут невольника привели
в переднюю. Комендант велел его к себе представить.
Башкирец с трудом шагнул через порог (он был в колодке) и, сняв высокую
свою шапку, остановился у дверей. Я взглянул на него и содрогнулся. Никогда
не забуду этого человека. Ему казалось лет за семьдесят. У него не было ни
носа ни ушей. Голова его была выбрита; вместо бороды торчало несколько
седых волос; он был малого росту, тощ и сгорблен; но узенькие глаза его
сверкали еще огнем. - "Эхе!" - сказал комендант, узнав, по страшным его
приметам, одного из бунтовщиков, наказанных в 1741 году. - "Да ты видно
старый волк, побывал в наших капканах. Ты знать не впервой уже бунтуешь,
коли у тебя так гладко выстрогана башка. Подойди-ка поближе; говори, кто
тебя подослал?"
Старый башкирец молчал и глядел на коменданта с видом совершенного
бессмыслия. "Что же ты молчишь?" - продолжал Иван Кузмич: - "али бельмес