"Виктор Пучков. Сахарная болезнь " - читать интересную книгу автора

Затем больной отпил воды из стакана и продолжил:
- Я понимаю, вам будет трудно поверить в это. Вам трудно представить
такую собаку с гордым именем Сильф...
Он тяжело вздохнул.
- Многие будут говорить и уверять вас, что у меня никогда не было
собаки. Но она была. Она слушала все, что я написал. Сильф всегда был со
мной до той ночи, до того самого разговора с ним. Сильф - не галлюцинация и
не сон. Сильф действительно мог разговаривать, но по-своему. Совершенно
непонятным образом. Вы можете не верить мне. Мне все равно.
Пауза.
- Я был во втором классе, когда я впервые услышал, как говорит Сильф.
Слова не произносились, а точно летали в воздухе, и я их вдыхал. Они были
мои и не мои, так что я не сразу понял, кому в действительности они
принадлежат. Я точно не помню, что он там такого говорил, впрочем, я тогда
еще не знал, что это говорит он, но одно-единственное слово я не забыл.
"Возвращение". Он говорил о вечном возвращении. Помню, я в недоумении глянул
на сидевшего рядом Сильфа, но он только помотал головой и ушел в другую
комнату. Я понимал моим детским умом, что это что-то такое значит. Важное,
но мне пока недоступное. И я решил спросить отца.
"Как ты сказал?"
"Вечное возвращение".
"... Интересно. И где ты это вычитал?"
"Я не вычитал... я... это... сам придумал".
"Придумал, говоришь? Ну ладно, не хочешь, не говори. Я могу сказать
тебе, что тебе рановато еще задумываться над такими странными материями. В
твоем возрасте... В общем, не бери, старик, этого в голову. Вечного
возвращения не бывает. Даже Улисс, как тебе должно быть известно, осужденный
Богами на вечные скитания, вернулся домой. Все когда-нибудь возвращаются
домой... туда", - завершил он, указывая на небо. И на этом разговор наш
закончился.
Совсем скоро я с присущей детству беспечностью забыл обо всех словах,
которые я услышал, и продолжал вести праздный образ жизни среднего русского
школяра. Потом я вырос. Окончил университет и стал журналистом в одной из
многочисленных столичных газетенок, получая несколько сотен за строчку,
которые все время укорачивали и обрезали редакторы. Я писал никому ненужные
отчеты с открытия разнообразных выставок, делал сносные репортажи о важных
городских мероприятиях и каждое третье воскресенье месяца должен был
поставлять по одному критическому обзору литературных новинок. Мне нравилась
моя работа, но я всегда знал, что могу написать что-нибудь больше, чем очерк
или эссе в мою газетенку.
Сюжет моего романа, круг действующих лиц, проблематика и прочие
литературоведческие понятия и условности не волновали меня. Я просто хотел
написать роман. О себе, времени, друзьях. Да обо всем. О том, что есть в
каждом. И о возвращении.
Произведение писалось трудно, тяжело и склизко. И порой хромые сомнения
толпились в моей голове и - простите за метафору - стучали костылями. Сильф
был моим единственным и первым читателем. Он не говорил ничего. Но
однажды... это было около года назад, когда моя рукопись была практически
готова. Сильф выслушал меня внимательно. И выдохнул простое, но убийственное
предложение: "Напиши то, что ты действительно хотел написать".