"Виктор Пучков. Сахарная болезнь " - читать интересную книгу автора

Носом ты чувствуешь, как вдыхаешь мельчайшие частички пыли. Кажется,
что тебя держат за глотку. В глазах все смазывается, как будто смотришь в
окно во время дождя. А еще ты постоянно хочешь в туалет.
Это - высокий сахар. Диабет кусает тебя изнутри за то, что забыл о нем.
Он требует укола. Колоть надо в живот. Так инсулин усваивается быстрее.
Тогда ты понимаешь, вопросы не имеют никакого значения, а ответы важны
только для бумаги. Ты с ним идешь за руку. Вы вдвоем. Навсегда.
Ты его, а он твой.

* * *

Я пришел и написал вот что:
"Сильф"
- Как вы сказали?
- Сильф, - произнес он робко и затем повторил отчетливо и твердо: -
Сильф.
Доктор встретил ответ молчанием и пристально посмотрел на больного. Тот
секунду не молвил ни слова, а потом начал так:
- Это был... или есть мой сон. Но я до сих пор не верю, что это только
лишь сон, только лишь видение, игра моего детского воображения. Я не верю
этому. Я не верю, что во сне можно прожить жизнь до тридцати семи лет.
Нет. Это не сон.
Сильфом звали мою собаку. Отец принес ее ранней весной, в тот самый
год, когда мне только стукнуло семь лет. Последняя моя предшкольная весна. Я
не помню, почему мы выбрали именно такое имя для этого черного щенка,
который едва стоял на ногах и целыми днями спал, время от времени
просыпаясь, чтобы справить нужду. Сильф... Я думаю, кличку придумал отец,
любитель всякого такого... экзотического. Тогда я естественно не знал, кто
такие сильфы и сильфиды. Но созвучие всем понравилось, оттого наш питомец и
стал Сильфом.
Сильф был обычной дворнягой, без рода и племени, как говорится. Но он
был необыкновенно красив, особенно когда поднимал уши. Тело и хвост Сильфа
были, как я уже говорил, черными, и только кончики лап коричневели, странно
выделяясь на черноте его шерсти, как и глаза - эти два ярко-карих глаза,
которые мне, увы, не дано забыть. Но об этом после.
Сильф рос, крепчал и взрослел вместе со мной. Сильф... Гроза всех кошек
в округе. Сильф... Охранник и защитник. Сильф... Собака, которую знали все,
не только из-за необычного для четвероного имени. Он был слишком умен, чтобы
бегать и приносить тебе палочку по команде "апорт", и слишком свободен,
чтобы садится и ложится по указке. Он спокойно созерцал твои бессмысленные
попытки чему-нибудь его научить из стандартного набора трюков, и ты сам
осознавал всю их бессмысленность. Он был гордо независим и одинок. Но всегда
добр и понятлив, что казалось, не надо слов, чтобы объяснять Сильфу
чего-нибудь. Я мог рассказывать Сильфу часами. Всякую чушь и блажь. Я читал
ему мои первые статьи и рассказы. А он внимательно слушал. Он все понимал...
Больной снова замолк. На вид ему было тридцать пять - тридцать семь
лет, время расцвета и напряженного искания, блуждания и кризиса. Бледное
лицо с еле видными губами и густыми бровями, темно-зеленые глаза, тонкие
руки и худоба - вот его портрет. Он закрыл глаза, совершая какую-то
напряженную внутреннюю работу. Доктор молчал и разглядывал своего пациента.