"Марсель Пруст. Против Сент-Бева" - читать интересную книгу автора

академическое кресло аристократов{36} (например, по поводу вполне
заслуженного избрания герцога де Брольи{37}), заявляя: "Кончится тем, что
эти люди станут выдвигать в академики своих швейцаров".
Двойственно и его отношение к самой Академии: с одной стороны, он, друг
г-на Моле, считает кандидатуру Бодлера, тоже, кстати, своего большого друга,
несерьезной, поскольку, по его мнению, тот должен быть горд уже тем, что
понравился академикам: "Вы произвели хорошее впечатление, разве этого
мало?"; с другой стороны, он, друг Ренана{38}, считает, что Тэн унизился,
представив свои "Эссе" на суд академиков, не способных понять его, грозит
монсеньеру Дюпанлу{39}, помешавшему Литре{40} пройти в Академию, и на
следующий же день после своего избрания говорит секретарю: "В четверг иду в
Академию; мои коллеги - бездари". Он пишет статьи, чтобы оказать услугу, и
сам в этом признается, но наотрез отказывается положительно отозваться о
г-не Понжервиле{41}: "Сегодня он не прошел бы", - пишет он о нем. Ему
присуще то, что он сам именует чувством достоинства, он демонстрирует это в
величественной манере, которая порой смешна. Его можно извинить, когда,
глупо обвиненный во взятке в сто франков, он рассказывает, что написал в
"Журналь де Деба" письмо, "тон которого не обманывает - так могут писать
лишь порядочные люди". Его можно извинить, когда, обвиненный г-ном де
Понмартеном{42} или считая себя косвенно задетым речью г-на Вильмена{43}, он
восклицает: <...>. Но он смешон, когда, предупредив Гонкуров о своем
отрицательном отзыве о "Госпоже Жервезе" и узнав от третьего лица о
сказанном ими княгине: "Сент-Бев чувствует себя прекрасно...", он впадает в
исступление из-за слова "разнос" и даже переходит на крик: "Я не делаю
разносов!" Это Сент-Бев, отвечающий...
Его книги, а "Шатобриан и его литературная группа" в особенности,
похожи на анфилады салона, куда хозяин пригласил собеседников с тем, чтобы
расспросить о знакомых им знаменитостях; их свидетельства должны опровергать
другие высказанные ранее, доказывая этим, что у человека, которого принято
хвалить, есть стороны, достойные порицания, а тех, кто может возразить,
причислить к умам другого разряда.
Но противоречие кроется не в разногласиях между двумя очередными
приглашенными, а в одном и том же человеке - самом хозяине. Сент-Бев никогда
не преминет вспомнить какую-нибудь забавную историю, представить письмо,
призвать в свидетели авторитетного и умудренного человека, который
изображает из себя философа, но только и ждет случая чуточку проехаться
насчет обсуждаемого вопроса и доказать, что защитник такого-то мнения на
самом деле мыслит совершенно иначе.
Г-н Моле, держа в руках свой цилиндр, вспоминает, как Ламартин, узнав,
что Руайе-Коллар{44} баллотируется в академики, под влиянием минуты написал
ему, Моле, письмо с просьбой голосовать "за", сам же в день выборов
проголосовал "против", а в другой раз, проголосовав против Ампера, послал
г-жу Ламартин с поздравлениями Амперу в салон г-жи Рекамье.
Я порой думаю, не стихи ли - лучшее в творчестве Сент-Бева? В них
отсутствует какая-либо игра ума. Исчезли всякие подходы, увертки,
чинопочитание. Разорван адский и магический круг, переходя с языка прозы на
язык поэзии, Сент-Бев перестал лгать, словно непрерывная лживость держалась
у него лишь на искусственной легкости изложения. Как студент перед тем, как
перевести свою мысль на латынь, должен сначала обнажить ее, Сент-Бев впервые
оказывается перед лицом реальности и непосредственно от нее заражается