"Марсель Пруст. Против Сент-Бева" - читать интересную книгу автора

даже в одиночестве судим о чем-то, не будучи самими собой, мы остаемся
наедине с собственным "я" и пытаемся услышать в тиши и передать неподдельный
голос нашего сердца! "Писать..."
Лишь обманчивая внешняя сторона дела придает литературному ремеслу
нечто более внешнее и расплывчатое, а общению с другими - большую
углубленность и сосредоточенность. В действительности на публику выносится
написанное в одиночестве, для себя, то есть подлинно личное творение... При
общении, то есть во время разговора (каким бы утонченным он ни был, а самый
утонченный - наихудший из всех, поскольку в неверном свете представляет
духовную жизнь, как бы пристраивая ее к себе: болтовня Флобера с племянницей
и часовщиком вне опасности), или в текстах, предназначенных для общения, то
есть приноровленных ко вкусам двух или нескольких лиц и представляющих собой
беседу в письменной форме, создается произведение гораздо более внешнего
"я", а не того глубинного, которое обретают лишь абстрагируясь от других и
от "я", знакомого с этими другими; оно, это глубинное "я", выжидало, пока
внешнее "я" высказывалось, но лишь оно - настоящее, ради него одного живут в
конце концов художники, все больше и больше прикипая к нему, как к Богу,
прославлению которого они отдают всю свою жизнь. Без сомнений, начиная с
"Понедельников" Сент-Бев не только изменит свою жизнь, но и поднимется - не
слишком, правда, высоко! - до мысли, что жизнь каторжника, вроде той, что он
ведет, по сути более плодотворна и необходима иным праздным натурам, которые
без нее не отдали бы своих богатств <...>, скажет он о Фавре, Форьеле{19} и
т. д.
Он будет часто повторять, что жизнь литератора сосредоточена в его
кабинете, противореча шумным протестам, с которыми он обрушится на сказанное
Бальзаком в "Кузине Бетте"{20}. И все же он так и не постигнет душу поэта,
этот уникальный, замкнутый мир, не сообщающийся с внешним. Он будет считать,
что другие могут указывать поэту, подбадривать его, порицать. "Не хватает
Буало..."{21}.
И не разглядев пропасти, отделяющей писателя от человека, не поняв, что
писатель проявляет свое "я" лишь в книгах и являет себя прилюдно (даже в
общении с другими писателями, становящимися таковыми лишь наедине с собой)
таким же, как все, Сент-Бев положит начало своему знаменитому методу,
составляющему, согласно Тэну, Бурже и другим, его славу, методу, суть
которого в том, что, стремясь познать поэта или писателя, надо жадно
набрасываться с расспросами на всех, кто знал его, бывал у него и может
сообщить, как он вел себя по отношению к женщинам и т. п., то есть как раз
то, что не причастно к подлинному "я" творца.
Кажется, за всю свою жизнь Сент-Бев так никогда и не понял, в чем суть
литературы. Он ставил ее на одну доску с беседой.
Как мы увидим, его поверхностная концепция не претерпит изменений, но
его искусственный идеал будет навсегда утрачен. Необходимость заставила его
отказаться от обычной жизни. Вынужденный уйти с должности заведующего
библиотекой Мазарини, он испытывал нужду в занятии, которое позволило бы
ему... (и т. д.), и охотно принимал предложения...
С этого момента вожделенный досуг был заменен неистовым трудом. "С
самого утра", - свидетельствует один из его секретарей...
Эта работа вынудила его обнародовать кучу идей, которые, возможно,
никогда бы не увидели свет, держись он за неторопливый образ жизни,
избранный им в начале пути. Он словно поражен той выгодой, которую иные умы