"Болеслав Прус. Доктор философии в провинции" - читать интересную книгу автора

две стеариновые свечи заливали потоками света дорогу к квартире господ
Пастернаковских, известных своими семейными добродетелями.
По этой дороге то постукивали изящные ботинки молодых людей из породы
увивающихся, то проносились с пронизывающим до мозга костей шелестом
развевающиеся платья барышень, то, наконец, величественной и вместе с тем
суровой поступью двигались солидные маменьки и тетушки.
Каждую партию этого груза, предназначенного для чаепития, жеманной
болтовни, сидения на диванах или закручивания усиков и ухаживания за дамами,
встречал с изысканной вежливостью на первой ступеньке первого этажа
гостеприимный хозяин, расточая любезности и одновременно проверяя, не
украдена ли лампа, не лопнуло ли в кенкете стекло и горят ли стеариновые
свечи соответственно правилам экономии. Обняв и расцеловав гостей, а заодно
приведя в порядок осветительные приборы, улыбающийся хозяин на минуту
забегал в кухню, называл цифру, имеющую некоторое отношение к числу гостей,
и поторапливал молодую, плотненькую кухарочку методом, не имеющим никакого
отношения ни к освещению, ни к числу гостей, ни к бессознательному.
К восьми часам гостиная радушного семейства Пастернаковских была уже
так переполнена, что многим оставалось лишь подпирать печку и стены или
расхаживать, спотыкаясь на дорогом ковре; с тоской поглядывали они на
диваны, качалки и кресла, словно лелея недостойную культурных людей мысль
примоститься на коленях у почтенных матрон. Температура подскочила с
двенадцати градусов по Реомюру до двадцати. Молодые прелестные девицы,
взявшись под руки, прижимались друг к дружке и перешептывались с таким
видом, как будто все они поверяли своим приятельницам самые сокровенные
сердечные тайны. Почтенные мамаши и покровительницы как бы невзначай
посматривали на наряды своих дочек и воспитанниц или старались убедить друг
друга, что в нынешние времена скромная, хорошо воспитанная барышня не
сделает карьеры замужеством. Наконец, молодые люди, тихонько позевывая,
обдумывали остроты, которыми можно было бы блеснуть в обществе, или
разглядывали свои костюмы, обращая особое, хотя и не исключительное,
внимание на пуговицы.
Вдруг... наступила тишина: на лестнице послышались шаги стройной
горничной и возглас: "Идут!.. Идут!.."
- Маня! Сейчас будет чай, - крикнул из другой комнаты самый младший
Пастернаковский самой младшей Пастернаковской.
После этих слов стало еще тише, и тогда послышался сначала
многозначительный топот нескольких пар ног, потом волнующий скрип двери,
потом нервирующее шарканье вытираемых о циновку башмаков, а потом...
- Пан (как, бишь, его?..) Клинович, доктор философии! Член многих
ученых обществ! Сотрудник многих журналов! Автор многих трудов!.. -
провозгласил хозяин голосом, свидетельствующим о том, как высоко он ценит
оказанную ему честь.
В эту минуту пульс присутствующих достиг ста двадцати ударов в минуту.
Несколько впечатлительных лиц, питающих большее уважение к науке, с глубоким
волнением высморкались, а одной старой даме, самой впечатлительной из всех и
питающей наибольшее уважение к науке, пришлось поспешно покинуть общество,
как это всегда с ней случалось в особо торжественные и возвышенные минуты.
На пороге гостиной показались три человека. Первым был пан Каэтан
Дрындульский - умытый, расфранченный и надушенный, как никогда. Гости,
впопыхах приняв его за доктора философии многих университетов и члена многих