"Э.Энни Прулкс. Грехи аккордеона" - читать интересную книгу автора

Городок строили и покидали дважды: в первый раз после пожара, во второй
его опустошила холера и страшная зима, а несколько лет спустя появились три
германца - сажать кукурузу вдоль реки Литтл-Рант. По счастливой случайности
этот плодородный кусок прерии лежал невозделанным в то время, когда все
хорошие земли среднего запада обрабатывали уже несколько поколений фермеров.
Прибыв на место, германцы - вюртембержец, саксонец и кенигсбержец,
последний стал германцем уже в Америке - обнаружили четыре или пять
полуразвалившихся контор, пятьдесят футов тротуара и забитую мусором
общественную водокачку у подножия холма, за салунным клозетом. Иссушающая
летняя жара и хлесткие ветры прерий так долго вгоняли в обшивку гвозди, что
вагонка перекорежилась, ощетинившись острыми краями.
Они явились поодиночке, не знакомые друг с другом, в один и тот же день
поздней весной 1893 года. Людвиг Мессермахер, сын германо-русских
эмигрантов, променявших свои степи на такие же, но в Северной Дакоте,
привязал лошадь с пятном на заду к непрочной ограде - лошадь была куплена,
хотя он об этом не знал, в округе Пэйлоуз у нез-персэ по имени Билл Рой и
досталась сперва странствующему зубодеру, затем виртуозу-налетчику из
Монтаны, потом уполномоченному по делам индейцев из резервации Розбад и
дальше целой череде пастухов и фермеров - она ни у кого не задерживаясь
надолго из-за привычки лягаться, от которой ее отучил только Мессермахер.
(Деду Билла Роя как-то довелось охотиться, прячась за крупом далекого предка
этой самой лошади - тогда с помощью треснутого рога горного барана и
единственной стрелы он завалил бизониху и трусившего рядом с ней теленка.)
Мессермахер ходил по искореженному тротуару, заглядывал сквозь разбитые
окна в дома. Худой и жилистый, он знал толк в фермерстве и плотницком деле.
Его смуглое лицо было абсолютно плоским, словно в детстве на него наступила
корова, а безгубый рот, прикрытый, будто соломой, горчичного цвета усами,
огибали тонкие, словно трещины на льду, линии. Более темная борода свисала с
подбородка, как спутанная пряжа. Он приехал сюда вдоль реки, берега которой
опирались на поросшие ивняком отмели, выше поднимались дикая рожь и просо.
Спал он под тополями, разжигал небольшой костерок из разбросанного по земле
хвороста, иногда прочным немецким башмаком выворачивал из земли стрелолисты.
Все его имущество умещалось в двух мешка из-под зерна.
Час спустя появился Ганс Бетль - на подскакивающей телеге, прищелкивая
языком и напевая песни своей кобыле. На его худощавом лице остро торчали
высокие скулы, мяса на щеках не было. Из-за низкого сагиттального гребня
брови нависали над бледными радужками, придавая лицу напряженный вид. Тупой
нос, круглые уши и жесткие волосы цвета железняка были совсем обычными, но
изгиб рта, слегка выпяченные и словно готовые к поцелую губы, глубокий
грубый голос - молоко с песком - всегда привлекали внимание. Он был силен и
широк в плечах, с крупными запястьями. В Баварии работал помощником
мельника, славился музыкальным даром, однако после ссоры с хозяином, когда
последнего нашли бездыханным в заполненном на четверть мешке с мукой, Бетль
сбежал в Америку, пообещав при первой же возможности вызвать к себе жену
Герти с новорожденным Перси Клодом. Он так и не решил, повезло ему или нет,
когда за двадцать долларов в месяц его взяли играть на корнете в бродячий
итальянский оркестр. В Чикаго дирижер сломал зуб о кусок ореховой скорлупы,
попавшейся в восхитительной помадке, которой его угостила молодая крестьянка
в перепачканном платье. Зуб пульсировал от боли. Дирижер взялся прокалывать
раздувшуюся десну перочинным ножом и получил скоротечное гнилокровие. Он