"Вадим Проскурин. Правда в глазах смотрящего" - читать интересную книгу автора

и кидаешь на землю. Хорошо. А теперь все дружно слезаем с коней и начинаем
разговаривать.
Он подошел ко мне и спросил:
- Почему ты выстрелил?
- Глаза на распятии...
- Думаешь, это было опасно?
- Уверен. Понимаешь, крест...
- Потом расскажешь. Эй, бойцы!
Бойцы стояли вокруг нас унылым полукругом, держась на почтительном
расстоянии.
- Кто мне скажет, - начал Усман, - зачем вы нас искали?
Подпоручик Емельянов неуверенно открыл рот и начал говорить, вначале
сбивчиво, а потом все более четко:
- Купцы донесли о двух разбойниках в броне и с пищалями, ехавших на
подводах Тимофея Михайлова.
- Почему разбойниках? - удивился Усман.
- Потому что на вас не стрелецкая форма. Огнестрельное оружие носят баре,
стрельцы и разбойники.
- Может, мы баре?
Емельянов вежливо улыбнулся.
- Ладно, вы приняли нас за разбойников. Что с нами случилось бы, если бы
мы сдались?
- Как что? Что обычно. Свезли бы в судейский приказ на правеж, а остальное
не наше дело.
- Что за правеж? Дыба, что ли?
- Может, и дыба, - согласился подпоручик. - Только разбойники обычно все
сами выкладывают.
- А если мы не разбойники?
- А кто же тогда?
Усман вопросительно взглянул на меня и я кивнул.
- Похоже, что мы явились сюда из другого мира, - начал я и трое стрельцов
немедленно перекрестились. - В этом мире от рождества Христова прошло 2002
года, там есть автомобили и самолеты, и нет стрельцов и помещиков. В нашем
мире грамоте обучены все и каждый может читать библию, сколько ему
заблагорассудится. И еще у нас нет обычая подкладывать молоденьких
девчонок священникам и разбойникам. С нами случилось что-то непонятное и
мы оказались здесь, мы долго брели через лес, а потом вышли на дорогу и
встретили Тимофея Михайлова с сыном и внуком. Вместе с ними мы приехали в
Михайловку и провели там ночь. Сегодня мы поехали вам навстречу, чтобы
встретить тех, кто может объяснить, что вообще здесь происходит и почему,
кстати, глаза у распятия загорелись желтым пламенем?
- Божье слово, - ответил Емельянов.
Очевидно, он считал, что сказал достаточно, но я по-прежнему не понимал
главного.
- Что еще за божье слово? - спросил я. - Если начать молитву, у распятия
загораются глаза? У любого распятия или нужно особое?
- У любого распятия. Только слово должен говорить священник.
- Понятно. То есть, непонятно. Зачем вообще нужно это божье слово?
Теперь перекрестились все стрельцы, а некоторые перекрестились дважды.
Емельянов глубоко вдохнул и начал вещать: