"Петр Проскурин. Число зверя (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

Божьему...
Сдержанно, в предвкушении предстоящего, отец Арсений поклонился и
опустился на трухлявую валежину, - он сам отыскал ее в лесу и пристроил у
костра.
Пошевелив прутиком угольки, старец как-то сразу, всеми своими
бесчисленными морщинами и узелками, опять кротко улыбнулся, кустистые брови
дрогнули, приподнялись, шире открывая потеплевшие, древние и ясные глаза.
- Детишки малые бегают, бегают, сороками стрекочут, - сказал он, и его
тихие, словно легкие вздохи ветра, слова вновь заставили отца Арсения еще
больше насторожиться. - Бегают, бегают, балаболят - сидит, говорят, мужик,
сидит сычом, весь оброс волосьем, страшный, говорят. Траву дикую ест, водой
из ручья захлебывает, больше ничего у него нету, говорят. Дай, думаю, схожу,
наведаюсь, погляжу на птицу небесную... Схожу проведаю...
- Сам-то ты кто, старик? - спросил отец Арсений. - Годов-то тебе с
избытком. Ночью, в такой темени, не боишься...
- Меня сон не берет, вот уж кой год не берет, бывает, и месяц, и два ни
в одном глазу. Я туг рядом, из соседней деревни, дед Тимоха, меня каждая
кочка, каждая колдобинка далече округ знает. Сыны, дочки давно повымерли,
внуки да внучки, почитай, тоже, а я вот все хожу, все жду... Ох, порой тяжко
становится, - все так же тихо пожаловался собеседнику ночной старец.
- Мне думается, вы совсем не тот дед Тимоха из соседней деревни, -
вслух подумал отец Арсений и, тотчас по мгновенному взгляду старца поняв,
что не ошибся, продолжал с некоторым вызовом: - А если вы тот самый дед
Тимоха, то сколько же ныне лет вам набежало?
- А вот этого я, мил человек, не считал, зарубок не делал, - не спеша
отозвался старец. - Бог сам знает, а другим ни к чему. Божья премудрость
особая статья - каждому свое вершить, оно так выпало - кому пахать да сеять,
а кому и хлебушко в закрома ссыпать. Вот ты, видать, за живой водой
приплелся, все свое кинул и притолокся, невмочь тебе стало, нутро огненное,
грешное надо остудить, в свой ум назад возвернуться. Я от ребятни сразу все
в толк взял. А может, не то говорю?
В его голосе прозвучала необидная укоризна.
- То говоришь, то, - заторопился отец Арсений, страдая и радуясь. -
Так, лесной старец. Скажи, правду ли говорят о живой, солнечной воде, дающей
и зверю, и человеку, и всякому злаку, и древу радость и смысл жизни?
- Люди много чего говорят, на то они и люди, - не сразу отозвался
старец, и легкое облачко набежало на его древний лик. - Что они могут знать?
Лес знает много, земля еще больше, а вода знает все, ей, водичке, ведомо и
человечье, и небесное, Божье. А эта вода и вовсе опасная, - он слегка повел
головою в сторону ключа. - Слыхал я в молодую пору от старых людей вещее
слово, не всякому оно сказывается, не всякому и ложится на душу, вызревает в
полную силу. Да так оно и правильно. По-всякому бывает, и недобрый, злой для
земли человек может услышать недозволенное злому слово, вот оно так и
устроено, из черного человека вещее слово тут же и выветрится, во всю жизнь
ему не вспомянется, как и не бывало его. Да и опасное оно, вещее слово, для
черной души.
- Да чем же опасное? - спросил отец Арсений, пытаясь нащупать в
рассуждениях старца главное для себя.
- Не торопи, не торопи, мил человек, сказано - всему свой срок. -
Старец опять пошевелил ивовым прутиком в костерке, и хотя там не было больше