"Петр Проскурин. Число зверя (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

прикасайся к неведомому, женщина! Язык человеческий скверен и блудлив...
Он рывком встал, не выпуская из рук своего мешка, и оказался довольно
высок и костляв, - его заношенный брезентовый плащ зашуршал от старости и
пропитавшей его грязи, как проржавевшее железо, и воспитательнице
показалось, что она слышит, как в этом длинном плаще, словно в мешке,
пересыпаются кости. И, не ожидавшая такого отпора в ответ на свои невинные
слова, она отступила и перекрестилась, и тут же на заросшем лице
неизвестного пробилась робкая, почти детская улыбка.
- Ты хоть скажи, откуда сам будешь? - спросила она, подумав, что этот
тоже из той же беловодской породы. - Из каких мест? Вроде на здешних не
походишь, колючий, а душой-то трепещешь... А? Небось, из московских краев?
- Арсением зовут, другой приметы не имеется, - скупо поведал он, опять
как-то долго и непривычно пристально поглядев на нее. - Здесь все мое - и
начала, и концы, что тебе больше-то надо? Больше ничего и не бывает...
Голова у нее неприятно закружилась, но она привыкла иметь дело с
трудными питомцами и приучилась к терпению и постепенности, - без этого ей
нельзя было жить и работать.
- Так ты, стало быть, из монашеского роду? - предположила она и
неуловимо повела головой, указывая на разрушенные, осыпавшиеся стены и
мощные безголовые угловые башни вокруг. - Так ты, стало быть, в свою страну
и пришел. Какого же тебе еще добра искать?
- Ну, женщина, пора мне, - сказал неизвестный и, привычно закинув мешок
за спину, поправил лямку. - А тебя я благословляю, трудись и знай - выше
твоего труда, твоей скорбной любви ничего нет. Ты невеста белоснежная перед
Господом Иисусом, - добавил он, внезапно перекрестил воспитательницу широко
и размашисто, повернулся и пошел.
- Отец Арсений, отец Арсений! - окликнула она, внезапно почувствовав
тихое и трудное просветление и почему-то называя неизвестного именно "отцом
Арсением", так, как он и прослыл в мире странствующих и зыбких теней, и это
доставило ему радость, глаза его сверкнули и вновь затаились. - Отец
Арсений, может, тебе поесть вынести? Погодь минутку, я мигом...
Уже взобравшись на самый верх рукотворных развалин древней стены, он,
кажется, даже не услышал последних слов женщины; близился вечер, и солнце
низилось, от разомлевшей за жаркий день бузины, усыпанной созревающими
гроздьями ягод и так нелюбимой мышиным племенем, запахло сильно и дурманяще;
из-под крутого деснянского обрыва стал подниматься редкий, розовато
светящийся туман. Он бесшумно тянулся своими неровными разводами к
развалинам древнего монастыря, и даже старый дуб, искалеченный временем,
покоивший когда-то под своей сенью самого императора Петра с его неизменной
трубочкой, уже плыл, выставляя к небу обломанные сучья, в волнистом
необозримом море деснянских туманов, пронизанных низившимся солнцем. И в
душе у женщины, отупевшей от привычного горя и страданий, пробилось тихое
тепло, брызнул странный, успокаивающий свет. Задеснянские голубые дали
тонули в налитых предвечерним солнцем туманах, и в ней проснулось неведомое
ранее желание раствориться в этих розовых туманах и больше не быть.
"Господи, грех-то какой, - стукнуло ей в душу, и она вновь
перекрестилась, сама не понимая, что с ней такое. - Господи, прости меня,
неразумную и грешную... Неужто лето опять прошло?"
Незнакомец исчез бесследно, вроде его никогда и не было, вроде бы он
привиделся лишь в запутанном, неразборчивом сне - ведь еще мгновение назад