"Петр Проскурин. Число зверя (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

где ныне устроили колонию, официально называемую диспансером для
неполноценных детей, в основном паралитиков, укрывшись за кустом широко
разросшейся бузины в грудах битого кирпича от бывшей монастырской стены,
отец Арсений с каким-то странным и болезненным интересом долго наблюдал за
группой несчастных ребятишек, выведенных на прогулку из душных и тесных
своих палат, - разновозрастные дети, конвульсивно дергаясь, уродливо
хромали, лица их вспыхивали жуткими гримасами и дьявольскими искажениями и
играми лика Божьего, как бы раз и навсегда отвергающими и отменяющими
необходимость присутствия в мире самой гармонии.
Отец Арсений наблюдал за всем этим, и странные, несколько косые его
глаза неопределенного цвета невольно завораживали пронзительной, больной
тоской, стремлением понять происходящее и невозможностью осмыслить и связать
в одно целое весь этот зазеркальный мир перед собой. И глаза отца Арсения
застывали, леденели изнутри от тихого и бессильного страдания, обвисшие
неровные усы слегка шевелились, словно он хотел что-то сказать, но не мог, -
посторонняя сила мешала и запрещала ему заговорить. Что он хотел понять и
изречь?
Изработанная воспитательница, вышедшая опекать несчастных детей и
присматривать за ними, давно привыкшая к неизбывному горю вокруг и считавшая
свою работу нормальной повседневной жизнью, в любую свободную минуту
вязавшая толстые шерстяные носки, заметила присутствие подозрительного
пришельца, затаившегося в кустах, и настороженно поглядывала в его сторону.
Бывали случаи, когда, влекомые слепой силой, здесь появлялись родители
кого-либо из больных детей и, таясь, издали старались высмотреть свое
несчастное чадо, и это, как правило, были добрые, очень страдающие,
мучающиеся своей виной люди, - ведь некоторые в таких случаях пытались
просто забыть.
Не упуская из виду своих подопечных, уставшая женщина прошла к зарослям
бузины и, заколов спицей моток ниток, негромко спросила сидящего на земле
человека:
- Ну, чего хорониться-то? Кто у тебя тут, выходи...
И тотчас попятилась, - таких пронизывающих, почти безумных глаз она
никогда раньше не встречала, да и лицо этого, без возраста, незнакомца не
располагало к доверию. Женщина на всякий случай оглянулась и, убедившись,
что двое рабочих недалеко, перекладывают и отбирают из наваленного вороха
нужные им доски, успокоилась. На здешних, местных, бродяга был не похож, он
неуловимо отличался от простых, привычных людей вокруг, простодушных и
нагловатых и, как водится, словоохотливых, - чужак, уцепившись за хохолок
своего небольшого заплечного мешка с веревочной засаленной лямкой, молчал, и
женщина, по привычке рассуждать вслух больше сама с собой, что-то
пробормотала и совсем притихла.
- Ну, молчи, молчи, сердешный, молчи себе, знать, так надо, - подумала
она вслух. - Молчи себе на здоровье. Оно и полегче, - как ты среди таких
своего углядишь? Тут не углядишь, у нас страна божедомная, туточки все
беловодье свое отыскали, все одинаковы, все подряд. Вон они все какие
Божьи... Все одинаково маковками светят...
- Что ты понимаешь, горькая, - неожиданно подал голос и незнакомец. -
Про какую страну толкуешь? Я ее, эту страну, с самых своих начал отыскиваю,
да нигде пока не сыскал, никто о ней и во сне не слыхивал. Какой год бреду,
ничего нет - пустыня, пустыня бесплодная. А то сразу тебе - беловодье! Не