"Петр Проскурин. Число зверя (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

собой начинали проступать и разрастаться ранее не замеченные, но теперь
сразу становившиеся важными, сразу выходящие на первый план подробности. В
глаза все настойчивее лезли широкие густые брови, явный признак непомерного
тщеславия и честолюбия, и в то же время говорившие о стремлении жить в свое
удовольствие, об умении все неприятное и тяжелое перекладывать на других;
крупные сильные губы и подбородок, а также мягкий и неопределенный, как бы
несколько загадочный взгляд указывали на другую крайность - любвеобилие и
самонадеянность в амурных делах.
Михаил Андреевич неодобрительно вздохнул.
"Бабник, бабник, юбочник, кобель и блядун первостатейный, - определил
он про себя с некоторой долей понятной мужской зависти. - И сейчас еще никак
не утихомирится, и здесь, в Москве, потихоньку пошаливает. Надо признаться,
все делает умно, с оглядкой, умеет не засветиться - большой опыт. Что ж,
пожалуй, подобное легкомыслие и неплохо, пусть себе потешается, пока может,
меньше будет в другом присутствовать, в том, где он мало что смыслит. Да
нет, здесь я вроде бы не ошибся".
Вокруг простиралась притихшая Москва, ночь, тишина, и Михаил Андреевич,
складывая все назад в немудреную папочку и завязывая ее, в какой-то момент
позволил себе вспыхнуть, швырнуть эту папочку на стол и замереть, слегка
вытянув худую жилистую шею, как бы к чему-то прислушиваясь, - он просто еще
раз проверял себя, еще и еще вдумывался в мельчайшие извивы задуманной
комбинации, и с какой бы стороны ни подступался к ней, изъяна нигде не
нащупывалось, и он входил все в больший творческий экстаз. Оставаясь где-то
далеко в стороне, невидимым для других, он творил сейчас свой особый мир, и
краски в создаваемой им картине ложились густо и расчетливо, группы и фигуры
располагались уверенно и прочно, уравновешивая и изолируя друг друга, -
искусство тайной власти именно и заключалось в незыблемом равновесии, нити
от которого должны сходиться в одной тайной руке, в одном силовом центре,
хотя на данный момент главное заключалось именно в безошибочном подборе
центральной фигуры, которая устроила бы большую часть верхушки, в умении с
самого начала безошибочно распределить противоборствующие силы и поставить
центральную фигуру в постоянную от них зависимость, - именно она никогда не
должна была получить возможность абсолютной свободы.
И тогда гений Михаила Андреевича воспарил еще выше. Перед ним словно на
рельефной карте проступила и расстановка сил во всем мире, его цепкая память
тотчас выделила наиболее опасные зоны и тенденции, концентрацию особо
враждебных сил, все более в последние годы активизирующихся, начинающих все
плотнее придвигаться к границам страны и с запада, и с юга, да и на востоке,
где русская дипломатия работала всегда тончайшим скальпелем, осторожно и не
торопясь, только из-за этого дуролома Никиты все было сдвинулось и пришло
почти в хаотическое состояние...
"Нет, нет, - вновь сказал себе Михаил Андреевич, - мы находимся на
верном пути, на самом перспективном направлении. Кто же еще больше, если не
он? Сведения точные, все подтверждается - бабник, страстный охотник, в меру
пьяница. Везунчик невероятный, всю жизнь везло, как-то незаметно для других,
необидно везло - шел вверх, не бросаясь никому в глаза, следовательно, и не
вызывая опасной зависти. Как раз то, что нужно... И после войны в
Днепропетровск попал в самый раз, когда главное уже завершалось, знаменитая
гидростанция, по сути дела, была восстановлена, и оставалось только скромно
отрапортовать да продырявить пиджак для нового ордена... Нет, нет, пожалуй,