"Петр Лукич Проскурин. Седьмая стража" - читать интересную книгу автора

Одинцов спросил:
- Ну, а дальше что?
- Музыка, такая музыка, Вадим! - тотчас отозвался Роман и вслед за тем
одним махом лихо прошелся перед Одинцовым на руках, высоко, чуть ли не под
самым потолком болтая ногами.
- Роман, ты, братец, пьян, или же в очередной раз влюбился, -
предположил, посмеиваясь, Одинцов, и Роман, вновь утвердившись в
естественном для человека положении, потоптался перед дядькой с сияющими
глазами, затем налетел на Одинцова, сграбастал, выволок из кресла и стал с
завидной настойчивостью обнимать. От этого у Одинцова щеки запунцовели; ему
наконец удалось, упершись ладонями в широкую горячую грудь племянника,
отодвинуть его и, отдуваясь, почти повалиться в кресло. Роман опять было
рванулся к нему, но Одинцов, торопливо подобрав ноги, сделал страдальческие
глаза и попросил:
- Роман, остановись! Я пожилой человек, я - устал!
Нелепо, словно собираясь перепрыгнуть через широкую канаву, Роман
взмахнул руками, одним духом переставил к столу из угла тяжелое старинное
кресло, приобретенное Одинцовым через знакомого антиквара, и бросился в
него; дорогое кресло застонало и затрещало, а Роман, с наслаждением
вытягивая длинные ноги, замер, блаженно зажмурившись, - рыжеватые ресницы у
него предательски вздрагивали. Степановна, улыбаясь (она была, по ее
собственному признанию, нерассуждающей рабой Романа), бесшумно ступая в
своих теплых домашних тапочках, поставила на стол второй прибор.
- Вадим, Вадим! - опять подхватился Роман, широко раскидывая руки, так
что Одинцов невольно еще больше сжался. - У меня сегодня потрясающие
новости...
- Позволь... все-таки какие же? Что ты разошелся? - Может быть, впервые
чувствуя неудобство оттого, что сам же и установил с племянником совершенно
равные отношения, настоял, чтобы племянник с самого начала называл его не
дядей и не дедом, а только по имени, он, однако, тут же забыл об этом; он
любил все-таки этого, выросшего у него на глазах, верзилу по-настоящему,
знал его пылкий, унаследованный от отца характер, и теперь с некоторой
внутренней напряженностью ждал дальнейшего. Предчувствия его, по-видимому,
начинали оправдываться, хотя этот, еще детский мир, был призрачной дымкой, и
каждый должен выполнить свое, предопределенное изначально. Но срок может и
не наступить...
И опять Одинцов слегка свел брови - нельзя было так походя переступать
дозволенное.
- Можешь меня поздравить, Вадим, ты сейчас не поверишь! Все, бросаю к
черту, прости, пожалуйста, эту свою, так называемую, науку, начинаю новую
жизнь! Ты не представляешь, как у меня стало просторно на душе! Ухожу в
артисты!
- В артисты? - насмешливо воззрился на племянника Одинцов и, не
выдержав, подхватился с кресла, схватил Романа за плечи, чувствуя какой-то
всплеск молодой энергии, и затем от души расхохотался. - Тебя возьмут в
артисты?
- А что? - перешел в наступление продолжавший дурачиться Роман. - Ты же
знаешь, у меня поэтическая душа, я уже пробы прошел! Меня берут в
современный фильм, на одну из главных ролей... Главных, Вадим, заметь себе,
главных! Черное море, теплые волны, прелестные, молоденькие актрисы... ночи,