"Петр Лукич Проскурин. Седьмая стража" - читать интересную книгу автора

- Предрассудки, Вадим, придумай что-нибудь новое.
- Предрассудки, пока тебя самого не коснется. Неужели все, что
наработано предыдущими поколениями, все - предрассудки?
- Ох, Вадим, ну и тяжелый ты мужик! - озадачился Роман. - Вот вроде и
правильно говоришь, а свету от этой правильности мало, - здесь он даже
поморщился. - Другие мы, понимаешь, другие! По-своему хотим жить. Не
по-вашему, а по-своему. Что в этом дурного?
- Ничего дурного, но ведь вы не знаете главного: как вы хотите жить.
Займетесь изобретением колеса.
- И займемся! В разное время человечество перепробовало разные способы.
Даже однополую любовь. Кстати, именно сейчас в наиболее развитых странах она
приобретает все больший размах. - Роман иронически прищурился, заметив, как
внутренне передернулся дядя, но его по-прежнему несло какое-то чувство
озорства, свободы и отчаяния. - Так что, кто куда кого привез или кто к кому
куда пришел... какая разница? Где есть площадь, там надо и жить...
- Роман, тебе не надоело? Ты же не такой, не юродствуй, - попросил
Одинцов, стараясь повернуть разговор и настроиться на некий философский
лад. - В конце концов, ты взрослый человек, тебе решать... ну, вот... стой!
стой! - почти вскрикнул он, как бы стараясь оттолкнуть от себя что-то
выставленными вперед ладонями; руки его тотчас бессильно упали. Человек в
кресле напротив - был просто его племянник Роман, с острым блеском глаз,
весь напрягшийся, весь - ожидание, бросок, а никакой не зверь с острыми
ушами и длинным розовым языком, свесившимся из зубастой пасти, но то ли
оттого, что он сейчас захватил себя на мысли о невозможности никакого тихого
семейного уюта для племянника, в его душе стал расти и шириться бессильный
протест. Силой воли заставив себя освободиться от этого изнуряющего знания,
в то же время стараясь окончательно не выдать себя, не углубиться без
необходимости в ненужные дебри, Одинцов незаметно перевел дыхание; он бы мог
поклясться, что только что видел в Романе неясно проступивший и уже
уходящий, размытый силуэт зверя, его первобытные, не знающие милосердия
глаза, его светящееся, зияющее жаркой пастью нутро. - Одинцова даже в жар
бросило, и он подумал о валидоле где-то в ящике стола, о том, что его надо
теперь держать под рукой - на глазах у племянника не хотелось вставать,
показывать свою слабость. Но Роман все равно заметил, встревоженно
приподнялся.
- Сиди, сиди, - попросил Одинцов. - Почудилось... Сразу и не объяснишь,
что-то из потустороннего, - уцепился он за какую-то старую, полузабытую
мысль. - Море, только необычное, из одних бумаг море, бумаги сплошь
исписаны. Я один в лодке среди этого бумажного потока, даже покачивает. Боже
мой, глянул - мой почерк, моей рукой все исписано. Странно, ведь не во сне
же...
- Видения у тебя, Вадим, в самом деле странно... Тебе надо отдохнуть, -
решил Роман. - Давай я тебе помогу, на диван переправлю...
- Спасибо, Роман, спасибо, я так, в кресле посижу, - отказался
Одинцов. - Иди и ты, хватит, отдыхай. Только одно, - дай честное слово
выполнить одну мою просьбу...
- Какую же, Вадим? Ну, хорошо, хорошо, обещаю, - быстро добавил он в
ответ на порывистое движение дяди. - Только на такое же обещание с твоей
стороны.
Их глаза вновь встретились в каком-то непонятном и упорном поединке, и