"Вадим Прокофьев. Дубровинский ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

знакомое лицо товарища? Он ждал этого не с надеждой, скорее со страхом. И не
обольщался, зная, что арестован по делу "Рабочего союза" не он один. И все
же, если бы увидеть знакомое лицо! Ведь можно помахать рукой и получить в
ответ приветствие. Ему так сейчас не хватает простого человеческого общения.
Надзиратели разучились улыбаться. Наверное, им это запрещено тюремным
распорядком.
А конвойные - тем не до улыбок. Несчастные, забитые, темные солдаты,
они, наверное, забыли, что на свете бывают веселье, смех. Они день и ночь,
ночь и день стерегут эти стены, предназначенные для того, чтобы гасить
улыбки.
Шли дни, недели...
Нет, нельзя привыкнуть к тюрьме. Можно заставить себя на время не
замечать решетку, штык часового, не слышать бренчанья ключей. Можно
заставить, но и этому Дубровинскому еще предстояло научиться.
Между тем жандармская машина работала на полный ход. Давно канули в
Лету те времена, когда в России только налаживался полицейский сыск, когда
места жандармских полковников и ротмистров занимали проштрафившиеся
гвардейские хлыщи или бездарные, даже на общем фоне бездарности российской
армейщины, отцы командиры. Если где-либо в провинции еще и царили
"патриархальные нравы" среди чинов полиции, не пуганной народовольцами, не
потревоженной стачками и забастовками, то только не в Москве.
Первопрестольная славилась своими "пауками", "подметками", "филерами". Она
"гордилась" своим "охранным отделением".
Царизм, правительство, жандармы были напуганы размахом стачечной борьбы
в главных промышленных центрах России середины 90-х годов. Эти стачки и
забастовки возникали уже не стихийно, как в предшествующее десятилетие, и
это более всего беспокоило власть предержащих. Они уже не были чисто
экономическими, а приобретали и политическую окраску.
Сначала тон всему забастовочному движению задавал Петербург. И вскоре
департамент полиции уже знал об образовании "Союза борьбы за освобождение
рабочего класса", его главных руководителях, его организаторе и идейном
вожде Владимире Ульянове. Но полиция не сразу нащупала связи столичной
социал-демократической организации с другими городами, другими пролетарскими
объединениями.
А между тем тот же Владимир Ульянов положил начало "Рабочему союзу" в
Москве. Он же наладил и его связи с петербургской организацией.
"Московский рабочий союз" доставил особенно много хлопот начальнику
Московского охранного отделения Зубатову.
Этот искушенный мастер провокаций буквально потерял покой. Испытанные,
вернейшие средства подкупа, морального разложения, столь успешно
действовавшие в среде молодых народников, студентов, оказались
неэффективными в отношении рабочих. А уж кто-кто, а Зубатов-то знал, как
нужно провоцировать.
Много слухов ходило по первопрестольной в связи с "блистательной"
карьерой этого охранника. Зубатов "прославился" своей букинистической
лавочкой на углу Воздвиженки. Этот магазинчик знали многие студенты,
адвокаты, учителя. В магазине всегда были в наличии недозволенные цензурой и
вовсе бесцензурные антиправительственные издания. Хозяин, он же и продавец,
отличался дерзким бесстрашием. Он не только где-то добывал эти опасные
книги, но и торговал ими, не прячась, без оглядки. Часто вступал в