"Константин Прохоров. Божие и кесарево" - читать интересную книгу автора Кто неизобразимые сущность и ипостась Слова, ради Его вочеловечения,
осмелится изображать в формах человекообразных и не захочет разуметь, что Слово и по воплощении неизобразимо, - анафема... Кто будет изображать Бога-Слово на том основании, что он принял на себя рабский образ, изображать вещественными красками, как бы он был простой человек, и будет отделять его от нераздельного с Ним Божества, вводя таким образом четверичность в Святую Троицу, - анафема... Кто лики святых будет изображать вещественными красками на бездушных иконах, которые не приносят никакой пользы, - ибо эта мысль лжива и произошла от диавола, - а не будет отображать на себе самом их добродетелей - этих живых икон, - анафема..." Заручившись определениями собора, император Константин приступил к решительным и зачастую чрезмерным действиям. Все иконы из храмов были вынесены, фрески с ликами Божьих угодников замазывались, а поверх их изображались пейзажные картины... Уничтожались и калечились книги, содержавшие иконные иллюстрации. Поскольку монашество оказало упорное сопротивление реформам, император повсеместно запретил постриг в монахи. В короткое время явилось множество мучеников за веру. Наиболее дерзких иконопочитателей, публично протестовавших против "осквернения храмов", наказывали в духе своего сурового времени: отрубали руки, отрезали носы и уши, выкалывали глаза, обжигали лица... Один из столпов константинопольского монашества, Стефан Новый, не пожелав подчиниться приказу убрать иконы, был приведен во дворец к императору. И там, возревновав о вере, Стефан достал монету с изображением Константина и вопросил: "Буду ли я виновен пред тобой, сомневаюсь, как ты ответишь... Но точно также, представь, виновны пред Богом те люди, которые оскорбляют святые изображения на иконах!" После этих слов смелый монах презрительно швырнул монету на пол и топтал ее. За что Стефана сначала заключили под стражу, а затем подвергли публичному побитию палками и камнями... В целом, подобно своему отцу, Константин был успешен в войнах и внешней политике, но внутреннее положение империи было неутешительным. Десятки тысяч людей, прежде всего из числа монашествующих, спасались бегством и искали себе убежища в других странах. Император Лев вновь прервал чтение. Несмотря на наступившую ночь, с городских улиц доносились песни и отдаленные счастливые голоса горожан, продолжавших праздновать брумалий.1 Лев в глубине души с детства тоже любил сей старинный обычай, хотя официально теперь и не приветствовал его, поскольку было не очень красиво, когда у христиан языческий брумалий, с его соблазнительными обрядами и представлениями мимов, внезапно переходил в Рождество Спасителя. Если держаться благочестивой строгости в отношении икон, объясняя их существование прежде всего непростительной уступкой язычеству, то тогда следовало быть нелицеприятным и в отношении других нехристианских обычаев, включая известные народные торжества. Иоанн Грамматик весьма неодобрительно отзывался о политике наполнения языческих праздников и традиций "христианским содержанием", опасаясь, что вместо христианизации язычества вполне можно получить оязычивание христианства. И с таким мнением трудно было не согласиться. Помолившись о даровании мудрости |
|
|