"Анатолий Приставкин. Вагончик мой дальний (Повесть)" - читать интересную книгу автора

А мы с Шабаном стояли перед ним, как бурсаки перед классным
надзирателем. На Шабане, на волосах и на одежде, висели клочки соломы. Но и
я, наверное, выглядел не лучше.
- Пьете? - спросил Глотыч в упор.
- Воду, - ответили мы дружно.
- А брагу? Самогон? Пробовали?
Шабан сказал, что пробовал, не понравилось. А я промолчал.
- Значит, тово... курите... - решил он сразу. - Махра вон, в мешочке...
Там и газетка на закрутку...
Мы еще раз переглянулись с Шабаном. Не заболел ли Глотыч, что так
расщедрился? Или это нам снится?..
- Козью ножку-то умеете крутить? - между тем поинтересовался он. -
Куряки! Только дым через нос пущать! - Тут он достал клочок старой,
пожелтелой от времени газеты, разорвал на перегибе на две части, ловко
свернул две "козьи ножки": острый мундштучок и набитый табаком конус, тупой
стороной вверх. Даже красиво. И губы не печет, и нос греет.
Себе тоже свернул, закурил от лучины. Печку он топил на ночь даже
летом. И похлебку он себе сам готовил в чугунке, Катям не доверял.
Никому и ничего не доверял.
- Ну что вытаращились? - спросил, глубоко затягиваясь. Цигарка от
сильной затяжки полыхнула огоньком. - Садись, что ли?
Когда прокурор говорит "садись", неудобно стоять. Это мы не вслух, а
про себя. И, так как мы продолжали молча торчать перед его глазами, пояснил,
через дым, что охота ему с нами за жизнь потолковать. А в ногах правды нет.
Мы продолжали тупо молчать. Уверен, что мысли у нас с Шабаном были в
этот момент одинаковые. О чем нам с Глотычем толковать-то, да еще по ночам,
если он хозяин, а мы батраки? Приказать - пожалуйста. Такое обращение мы
признаем. Привыкли. Или, скажем, выслушать угрозы, как он умеет, - что
кнутом засечет. Ну а говорильню по ночам разводить, оттого что ему не
спится... Пустой номер.
Кажется, и до него дошло, что толковать с ним мы не расположены. Но
мужик упертый во всем, он и тут стоял на своем.
- А что, - спросил странно, - впервой так наемно работать?
- Почему впервой? - возразил Шабан. - Мы в Таловке на полях тоже
вкалывали. У Мешкова.
- Слыхал. Прохиндей ваш дилехтор. - Он пыхнул дымом. - Из партейных,
небось? Меня они трижды сгоняли с земли, ваши партейцы.
- Почему наши? - взъелся Шабан. Я видел, что он начинает заводиться от
ночного, непонятного для нас разговора.
- Ну ихие, - миролюбиво поправился Глотыч. - В гражданскую они
разоряли, шарили по амбарам, не давали дыхнуть... Белые, красные, желтые,
зеленые... Цвета разные, а манеры одинаковые... Разбойные. У всех одно: как
от чужого пирога откусить. И разговор один: "К стенке! К стенке!"
Он помолчал.
- Потом нас как бы землицей одарили, хоть и не лучшей. Не успел
праздник справить, забрали обратно. А я уж сорняк вывел, унавозил, на себе
перегной возил, урожай сам-сто получил. Рассчитывал хлебушком поторговать,
чтобы одеть-обуть семью - у меня пять ртов было, - как нагрянули алкоголики
из комитета бедноты, все деревенские придурки, а с ними комиссар с
револьвером. Прям как ваш дилехтор! Давай, мол, выгребай, чего спрятал, а то