"Анатолий Игнатьевич Приставкин. Золотой палач (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

- А тут ничего, - заключил. - Не дует.
Я продолжал молча сидеть. Не из-за какого-то принципа, а просто понял,
что все эти слова для запева и никакого ответа от меня не требуется. Ведь не
за тем он явился, чтобы выяснить, дует мне тут или нет.
- Небось, удивляешься? - спросил он, присаживаясь на железный край
кровати.
- Удивляюсь, - сознался я.
- Я сам себе удивляюсь. - Он помолчал. - И что не казнил до сих пор,
дурака валяю. Могут за слабость принять. Да и вообще... чикаюсь с тобой...
- Ну так не чикайся.
- Вот-вот. Я и говорю, что сам не понимаю, чего медлю. Палачи бывают
циники, а бывают романтики. Первые убивают без слов: сказано - сделано,
вторые под музыку. Но результат один и тот же.
- Но ты из первых! - уверенно определил я.
- Да, я из первых. - Он снова помолчал. - Но все равно поговорить надо.
- О чем?
- О жизни. И потом, у меня тут соседка бывшая по дому была, за тебя
просила.
- Я ее ни о чем не просил.
- Значит, сама. Еще говорила, что ты меня обругал, что ли.
- Нет, - сказал я. - Но я тебя не хвалил.
- И на том спасибо.
- Не стоит.
Разминка прошла нормально, можно было приступать к разговору. Второго
такого случая точно не будет. Не знаю, что собирался сказать он, а я хотел
спросить его о том главном, что меня мучило.
- А тебе известно, - сказал я, - что твоя соседка в тот вечер тоже была
в кино?
- Ну и что? - слышно было по голосу, что он напрягся. Может, уже
догадывался, что я сейчас скажу.
- У нее был восьмой ряд, шестнадцатое место.
Он молчал долго. Очень долго. И я больше не говорил ни слова. Только
жалел, что не могу видеть, как меняют цвет его васильковые глаза.
Когда он наконец вновь заговорил, голос его был с хрипотцой.
- А она... - Он поперхнулся и закашлялся. - Она знает?
- О чем?
- О приговоренном месте.
- Думаю, что нет.
- И не догадывается?
- Этого я не знаю.
- Значит, может и спросить?
- Наверное, может, - сказал я. - Мы виделись всего один раз.
Вновь возникла пауза. Мы оба, каждый по-своему, переваривали этот
опасный разговор. Чем он опасен для меня, понятно. Меня могут убрать как
свидетеля хоть через час. Даже здесь, в сарае, без всяких этих массовок. Но
и он опасался, что девочка уже догадывается о его жестокой роли. И тогда мое
исчезновение еще больше его разоблачит.
- Но ты не собираешься ей говорить? - спросил он хрипло. Вот уж не
думал, что в нем осталось что-то живое. Да еще после вчерашнего неистового
призыва к казни всех вокруг. Если всех, значит, и девочки Кати?