"М.М.Пришвин, В.Д.Пришвина. Мы с тобой. Дневник любви" - читать интересную книгу автора

Рассказ мой поразил и восхитил Пришвина. Образ Олега, мысли его стали с
тех пор посто-янными спутниками Пришвина до последнего дня его жизни, что
видно по дневникам.
Но я рассказала тогда ему не все: ссылка мужа, жизнь в Сибири, разрыв,
жизнь в настоя-щем -- все это я утаила. Почему? Это была привычка опасаться,
но еще и страх быть не понятой моим новым другом.
Все было между нами непрочно, таинствен-но, и манило, и не терпело
лишних прикоснове-ний.
Мы сидели рядом на диване. Он вдруг отстранился от меня и стал
разглядывать -- я поняла, впервые.
-- Так вот откуда у вас седые волоски! --воскликнул он.-- Сын мой Петя
в прошлый ваш приход сказал мне: "Удивительное у этой жен-щины лицо, вдруг
меняется, словно ей двадцать лет, а ты сказал, что пригласил пожилую
сек-ретаршу. И она действительно немолодая жен-щина".Какие у вас тонкие руки
-- жалостно смот-реть. А бедра широкие, как у зрелой женщины. Из-за бедер,
конечно, из-за бедер Разумник вас "поповной" назвал! А кто-то, наверно,
русалкой считает. Неправда это! Вы похожи на свою детскую карточку. Вам 12
лет.
-- Никто нас с вами не видит -- ни вас, ни меня,-- неожиданно заключил
он.
Я не решилась подхватить эту мысль и мол-чала. Он долго ждал, тоже не
решился про-должить и неловкость молчанья нарушил тем, что перешел на новую
"внешнюю" тему.
-- Квартира эта -- только чтоб редакторов обмануть, что, мол, у меня
как у всех людей "с положением". Мне самому это чуждо. Но признаюсь, вещи
красивые меня радуют. Я жил всегда бедно, неустроенно, совсем недавно
полу-чил возможность украшать свою жизнь. Видите эту венецианскую люстру --
я сначала в нее влюбился, как в молодости влюбился в невесту. Недавно купил
в комиссионном тросточку с зо-лотым набалдашником. Возможно, с ней гулял лет
сто тому назад какой-нибудь Чаадаев. Пове-рите ли? На ночь клал с собой в
постель, чтоб не расставаться и вспомнить, как только утром проснусь.
В тот вечер в ответ на мои признания он пересказал мне свою жизнь, и
мне стали по-нятны загадки: дырка на пятке (домашние туфли без задников
открыли этот секрет); при роскошных стенах и мебели -- дешевая канце-лярская
пепельница; кашне на столике в пере-дней -- грязноватая тряпочка, свернутая
в жгут; это сукно, купленное втридорога у спеку-лянтки; Аксюша в креслах
"ампир", с тонень-кой косицей на спине, прикрытой монашеским платочком; вся
случайность и ненужность этого ампира "как у всех" -- вся нищета этого
бога-того дома.
Не этим ли объясняется: то напыщенность, то детская доверчивость: "вот
я весь перед тобой, ничего не знаю, помоги мне! Может быть, я совсем не
хорош и никому не нужен".
Это дошло до меня во второе наше свиданье, когда он рассказывал, как в
лесу сидит непо-движно и вызывает к жизни лесные существа: они проходят
мимо, принимая его за камень. Рассказал, а после вдруг испуганно и доверчиво
поднял на меня глаза: это были глаза ребенка... Голодный добрый ребенок, а
не хитрец, не юродивый и совсем уж не "Пан"!

"Так вот именно я и жил и об истине не думал: истина была в моей
совести. В моей походной сумке всегда лежит достаточная тяжесть, и потому я