"М.М.Пришвин, В.Д.Пришвина. Мы с тобой. Дневник любви" - читать интересную книгу автора

Назревает тема будущей поэмы "Фацелия", причем это будет не только Муза его
личного очага, но и душа его Роди-ны -- России.
Дом жизни -- Родина -- должен расти из настоящего, как бы тяжело оно
нами ни пере-живалось. Всякие новые "революции" есть только новые "претензии
на трон" и ведут к разруше-нию жизни.
"Тогда, до революции, интеллигенция смот-рела в сторону разрушения, а
не утверждения своей родины. Революционеры все это хорошее (любовь к
отечеству) откладывали на будущее. Казалось, жизнь впереди, за перевалом.
Мамин же чувствовал органический строй русской жизни, от которого уходили и
к которому воз-вращаются теперь ее блудные дети (интелли-генты). Теперь
дальше идти некуда, и лучшее разовьется из того, что есть, что под ногами, и
вырастет из-под ног, как трава.
Не надо гоняться за Александром Невским или выкапывать "Слово о полку
Игореве". До-статочно развернуть любую книгу Мамина, понять -- и родина
будет открыта. Современники не поняли Мамина по-тому, что в любой его книге
культура Отца -- Патриотизм.
Каждый из нас в лице своем гений, един-ственный в своем роде: один раз
пришел и в том же лице никогда не придет. В лице своем каж-дый гений, но
трудно добиться, чтобы люди лицо это узнали. Да и как его узнать, если не
было еще на свете такого лица? И вот почему критики, если появляется на свет
оригиналь-ный писатель, прежде всего стараются найти его родство с
каким-нибудь другим, похожим на него писателем. Бывает удачное сравнение,
бы-вает и совсем нехорошо... Более неудачного определения Мамина как
русского Золя я не знаю...
Мне грозит лицо Тургенева, Чехова.
Почему же у нас не узнали Мамина в лицо? Я отвечу: потому не узнали,
что смотрели в сторону разрушения, а не утверждения Ро-дины".

В эти дни я лежу у мамы с обмороженными ногами и для Пришвина не
существую. Он в эти дни продолжает борьбу со своей влюбленно-стью. Он
наконец находит орудие для борьбы: это орудие -- бескорыстие.

"18 января. Победа будет, я знаю, что для этого на-до. Для этого надо
вперед исключить себя из обла-дания благами этой победы: я не для себя
побеж-даю.
Голодный повар -- как это может быть? А вот бывает же: поэт похож на
голодного повара; он, создаю-щий из жизни обед для других, сам остается
голодным. И что ужасно -- как будто в отношении писателя так и должно быть:
сытым писателя так же трудно предста-вить, как голодным повара.
20 января. "Поповна" в тот мороз отморозила себе ноги и не пришла на
работу. Вот не везет мне с дневни-ками! Не утопить ли их в Москве-реке? Не
надо закры-вать глаза, что и Поповна, и мое выступление о Мамине, к которому
готовлюсь, относится к неизбежным ма-неврам романа.
Самое близкое повествование Мамина мне -- это "Черты из жизни Пепко",
где описывается "дурь" юности, и как она проходит, и как показывается дно
жизни, похожее на дно мелкой городской речки: среди камешков лежит чайник
без носика, эмалированная кастрюля с дырочкой и всякая дрянь.
Когда показывается -- является оторопь от такой жизни, и мучительная
"дурь" становится так хороша, и хочется вернуть ее себе. Делаются серьезные
усилия, и "дурь" становится действующей силой, поэзией пи-сательства.