"Мария Павловна Прилежаева. Юность Маши Строговой: Повесть) " - читать интересную книгу автора

Как когда-то Митя, уясняя спор материализма с идеализмом, решал
вопросы своего собственного отношения к жизни, так теперь для нее
наступила та же пора.
Казалось бы, что тут решать - пиши спокойно доклад о Толстом.
Но если этот доклад - исповедь взглядов на жизнь и искусство, писать
спокойно нельзя.
Маша не знала, как взяться за дело.
Но вот сознание осветила догадка, еще неясная, смутная, но уже чем-то
счастливая.
Толстой показывает народ, когда в нем раскрывается основное, и тогда
понимаешь, что народ велик...
Мысли Маши летели. В чем же цель и сила искусства? Не в том ли, чтоб
увидеть народ в самый трудный, высокий период истории?
Маша так углубилась в размышления, что не замечала никого вокруг, не
замечала она и Ускова, который сидел невдалеке и время от времени
поглядывал на нее поверх внушительного сооружения из книг, возвышавшегося
перед ним на столе.
Юрий тоже работал над докладом. С любознательностью истого ученого он
решил подвергнуть исследованию все высказывания и труды об эпитете,
имевшие когда-либо место. Необходимо уяснить, что в этой области науки о
литературе было сделано до Юрия Ускова.
Юрочка предполагал, что сделано не все, и это его ободряло. Но то
настроение радости и волнения, которое овладевает человеком, когда работа
становится его жизнью, - это настроение не приходило. Юрий смутно
догадывался, что идет каким-то неверным путем.
<Если ты пишешь научный труд, у тебя должна быть идея>, - думал он.
Он мог бы обратиться за помощью к профессору.
Но нет! Взял тему и справится сам. Во что бы то ни стало!
Однако пока дело шло плохо, и так как во всем была повинна Строгова,
неприязнь к ней не убывала, а росла. Ее присутствие в читальне мешало
Ускову сосредоточиться. Он заметил, что перед Строговой лежит книга, но
она смотрит не столько в книгу, сколько на зеленый абажур.
<Интересно, какой это будет научный доклад и что она собирается
высмотреть в абажуре?>
Юрочка злорадствовал. Хотя работа сегодня не спорилась, он досидел в
читальне до закрытия и захлопнул объемистый том в ту самую минуту, когда
Маша поднялась, чтобы уйти. Он догнал ее в вестибюле.
- Строгова! - сказал он официальным тоном. В деканате вывешен список
отстающих. На первом месте ты, и только одна с нашего курса. Имей в
виду...
Маша даже побледнела. Сейчас только она вспомнила о старославянском
языке. У нее был такой расстроенный вид, что в ожесточенном сердце Юрия
Ускова шевельнулось нечто вроде участия. Но Ускову чужда была
сентиментальность.
- Имей в виду! - внушительно повторил он, однако наставление читать
воздержался, хотя предполагал это сделать как староста курса.
<Пусть узнает! - думал он, в одиночестве возвращаясь домой, прыгая
через арыки, спотыкаясь в темноте и приходя от этого в более и более
раздраженное состояние. - Пусть узнает>.
Что должна Строгова узнать, Ускову было не совсем ясно, но, к