"Мария Павловна Прилежаева. Юность Маши Строговой: Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Нет, не могу, - повторила она с сожалением, однако твердо.
- Ах, так! - Юрочка вспылил и покраснел от досады. - Тогда объясните,
по крайней мере! Я хочу знать мотивы.
- Да нет, что ж объяснять!
Усков смерил Машу враждебным взглядом. Девушка в закрытом коричневом
платье. Светлые, зачесанные назад волосы. Неожиданно черные яркие глаза.
Грустные губы.
Невольно он взглянул на свои рыжие, давно не чищенные ботинки -
вместо шнурков они были затянуты бечевками.
Юрочке захотелось курить.
Поставив к ногам огромный, почти <доцентский> на вид портфель и скрыв
таким образом ботинки, он вытащил левой рукой из кармана кисет.
- Прекрасно! - произнес он язвительно. - Посмотрим, что вы сделаете с
<Севастопольскими рассказами>. Уступаю. Пишите. Я-то справлюсь и с другой
темой.
Он дымил из самокрутки, пока Маша не ушла. Тогда он поднял с полу
портфель и еще раз огорченно осмотрел рыжие ботинки с бечевками.
<Любопытно, что останется от вас, товарищ Строгова, когда я выступлю
оппонентом>, - успокоил он себя, решив заняться новой темой.
Однако все <солидные> темы были разобраны, оставались эпитеты в
творчестве Толстого. К эпитетам у Юрочки душа не лежала. Поэтому, может
быть, он не мог подавить неприязнь к Маше Строговой.
<Вы читаете много, не спорю, - думал Усков, видя Машу в читальне, -
но я не уверен в том, что у вас самостоятельный ум. <Что ему книга
последняя скажет, то на душе его сверху и ляжет>. Что же до семинарской
работы, воображаю, какие там будут открытия!>
Так убеждал себя Усков в ограниченности Строговой и рад был бы случаю
убедить в этом своих однокурсников. Случай представился раньше, чем он
ожидал.
Дело в том, что Маша совершенно забросила старославянский.
На столе под зеленым абажуром лежала единственная тоненькая
книжечка - <Севастопольские рассказы>. Маша по нескольку раз перечитывала
каждую строчку. Какая-то огромная, не известная ей раньше правда открылась
и поразила ее своей простотой. Эти далекие люди - капитан Михайлов,
Праскухин и Козельцовы, особенно Володя, у которых были обыкновенные
чувства, иногда мелкие, иногда высокие, - стали живыми для Маши. Все, что
пережил Володя Козельцов, мальчик, погибший на Малаховом кургане при
обороне Севастополя в августе 1855 года, - все, что он испытал, было
близко, понятно, как будто пережито ею самой. Чем бы Маша ни была сейчас
занята, в глубине ее души совершалась скрытая работа, что-то большое
поднималось и зрело в ней, и никогда-никогда прежде не любила она жизнь с
такой силой!
Маша оперлась на кулак и задумалась.
Это было на первом курсе, в начальные месяцы занятий, когда
первокурсники знакомились с институтом, присматривались друг к другу,
сближались.
В стенах аудиторий бушевали веселые и грозные споры. В сущности, это
были не споры: о Маяковском ли шла речь, о новой скульптуре Мухиной, о
картинах Левитана или о профессии учителя (институт готовил учителей),
возникал ли долгий, трудный разговор о философии - то была борьба не друг