"Кристофер Прист. Разрядка" - читать интересную книгу автора

них.
Литания была еще здесь и я наизусть прочитал имена. Амнезия не была
конкретной: я помнил имена, но в некоторых случаях у меня не осталось памяти
о самих островах. Был ли я на Винхо? На Делмере? На Нелквее? Никаких
воспоминаний ни об одном из них, но они были в моем маршруте.
На две-три недели я вернулся к своему туристскому художеству, частью
ради наличности, но так же и для передышки. Мне нужно было обдумать то, что
я узнал. Память о детстве была чем-то стерта почти начисто. Теперь я был
твердо убежден, что причиной было погружение в искусство Акиццоне.
Я продолжал работать и постепенно обрел собственное видение.
Физически техника для мастера была довольно простой. Трудность, как я
узнал, заключалась в психологическом процессе перенесения собственных
страстей, стремлений, желаний в произведение. Когда у меня это получилось, я
начал работать успешно. Одна за другой мои живописные доски копились в
студии, прислоненные к стене на дальней половине длинной комнаты.
Временами я стоял у окна своей студии и глядел вниз на кипящий,
беззаботный город, а мои шокирующие образы скрывались в пигментах позади
меня. Я чувствовал себя так, словно готовлю арсенал мощного колдовского
оружия. Я становился террористом от искусства, невидимым и вне подозрений от
мира в целом, мои произведения несомненно обречены на непонимание так же,
как обречены были шедевры Акиццоне. Тактилистские картины были слишком явным
отражением моей собственной жизни.
В то время как Акиццоне, который в жизни был либертеном и плутом,
запечатлял сцены громадной эротической силы, мои собственные образы
выводились из другого источника: я жил жизнью эмоционального подавления,
повторения, бесцельного блуждания. Моя работа была неизбежной реакцией
против Акиццоне.
Я писал, чтобы оставаться в разуме, чтобы сохранить собственную память.
После первого столкновения с Акиццоне я понял, что единственно вложив всего
себя в свои работы я смогу возвратить то, что потерял. Лицезрение
тактилистских работ вело к забыванию, но сотворение его, как я теперь
обнаруживал, приводило к воспоминанию.
Я получил вдохновение от Акиццоне. И утерял часть себя. Но я писал и
выздоровел.
Мое искусство было полностью терапевтическим. Каждая картина
просветляла новую зону путаницы или амнезии. Каждое прикосновение
палитрового ножа, каждый взмах кисти, были очередной подробностью моего
прошлого, подробностью четко определенной и помещенной в такой же
определенный контекст. Мои картины поглощали мои же травмы.
Когда я отрывался от них, все, что я видел, были пятна мягкого
однородного цвета, в основном такие же, как и на работах Акиццоне. Но
прижимаясь к слоям высохшей краски, я входил в царство высшего
психологического спокойствия и уверенности.
Что другие станут испытывать от моей тактилистской терапии, я не
позаботился задуматься. Моя работа была колдовским оружием. Ее потенциал был
скрыт до момента взрыва, словно противопехотная мина, ожидающая нажатия
ноги.


x x x