"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автораАлександрович пекся о мире и тишине на Руси. Истинно говорю, ото своея
выгоды отрекался, за Русь православную, за правду поруганную вставая, ополчаясь на изменников и агарян* нечестивых. Как брату, московскому князю помогал. А ныне в сердце моем смятение. Печалуюсь кончине великой княгини московской, ибо зрю в том злой умысел ворогов наших, хотящих тебя с Иваном поссорить... - Епископ умолк, прямо глядя на Михаила. У того дергалась щека. Геннадий прямо высказал то, о чем думали и что боялись сказать другие. ______________ * Агаряне - древнерусское название всех не христиан, "неверных". Озноб берет, как представишь московскую рать под стенами Твери. - С Иваном крест целован! - отрывисто сказал Жито. Михаил посмотрел на него пустыми глазами и снова повернулся к епископу. - Горе той земле, где брат на брата встает! - тихо продолжал Геннадий. - Грех лить кровь единоверцев своих. Уповаю на милость господню, что просветит разум московского князя, ибо не может Иван забыть - за спиной у него Казань. А дани казанцам Москва не платит.. Михаил перевел дыхание. В словах епископа было не только утешение, но и угроза Москве Но Геннадий знал, что каждое слово его будет передано в Московский кремль, и потому смиренно продолжил: - Какими ж слезами восплачем, коли татарские мурзы в московских святынях капища учинят, русских людей в полон погонят? Как при Тохтамыше, в крови и пепле умоемся! Веру на поругание отдадим! Жито завистливо покосился на епископа. Умен и вельми красно речи вести учит с татарвой сговариваться. - И еще на то уповаю, - сказал епископ, - что злые наветы и умыслы разобьются о сердце Ивана, бо не попустит руку на своего брата поднять, размирье со внуком литовца учинить на радость новгородцам. И здесь недвусмысленно пригрозил епископ Москве, теперь уже и Литвою и строптивым Новгородом. Но и здесь ни в чем нельзя Геннадия обвинить было. Великая княгиня улыбнулась, приоткрыв чувственный рот, когда епископ помянул о Литве, но тотчас постаралась сделать приличное часу постное лицо, потупила выпуклые голубые глаза на пышную грудь. Бояре зашевелились. Михаил откинулся на спинку трона, щеки его порозовели. - Будь в надеже, государь! - брякнул Жито, привыкший более орудовать саблей и мечом, чем языком. - Стеной станем, коли придется. Выговорил, и сам понял, что не то сказал. А епископ тотчас кинул: - Пустая речь, боярин. Кому грозишь? Недругам на руку слова твои! Не о рати, а о мире помышлять надо! Жито побагровел, на шее от гнева вздулись толстые вены. Вон как его во враги Москвы записали! Он что-то прохрипел, но Михаил уже не слушал боярина. Думный дьяк разложил бумагу и перья, приготовился писать грамоту в Москву с соболезнованием князю Ивану. Пока выводили титулы, обдумывали осторожные фразы, Жито лишь утирал пот. Косой взгляд Михаила, переменчивого, как погода, нерешительного и оттого способного под чужим влиянием круто менять гнев на милость, встревожил боярина. |
|
|