"Лев Правдин. Берендеево царство (Роман-хроника)" - читать интересную книгу автора

знаешь как учили!
- Вспомнил. Теперь словами учат, а не кулаками. А кроме того, больше
тебя знаю. Так что...
И я начал ему рассказывать о своей студии, о картинах, которые успел
посмотреть, о скульптурах Летнего сада, о петергофских фонтанах. Слушал он
жадно, не перебивая, и только иногда восхищенно вздыхал:
- Врешь!..
Потом я взял лист серой бумаги, карандашом и мелом за полчаса изобразил
его самого. Тут он был убит наповал. Особенно его поразил эффект, который
производили меловые блики.
- Слушай, а я так смогу?
- Учиться надо.
- Учи. Как хочешь. Все стерплю.
Его веснушки засверкали на побледневших щеках, потемнели остренькие
глаза.
- Бей, только выучи, - страстно и требовательно повторил он, и было
видно, что человек загорелся не сейчас, что в нем задета самая тайная и
самая главная струна.

5

Приближалась осень, скоро идти в школу, а у меня, кроме тряпочных
тапочек на веревочной подошве, никакой обуви не было. Такие тапочки шили
тогда в каждом доме, летом они еще годились, да и то если сухо, а осенью в
них не далеко уйдешь.
Мама где-то отыскала мои ботинки, которые, по ее мнению, еще можно было
починить и это мог сделать только один сапожник в нашем селе, Парфирий
Иванович Анциферов. Кроме него, никто не брался за такую работу, от нее
отказывались все уважающие себя сапожники. Уважающие себя и совсем не
желающие понять бедственное состояние клиентов.
Мне не очень хотелось нести в ремонт явную заваль, тем более, что я
побаивался самого сапожника, который тогда на братской могиле говорил
пламенную речь. Как я посмею к такому человеку лезть со своими ботинками?
Но деваться было некуда, и я пошел. Вот покосившиеся ворота, на
калитке, прямо на серых от старости досках, намалеван черный сапог и под ним
красной краской: "Анциферов". Все ясно: здесь и живет сапожник с такой
фамилией.
Домик одноногого сапожника стоял в глубине двора, поросшего выгоревшей
за лето желтоватой травкой. Так ставят обычно флигели при большом доме. Но
тут не было никакого дома, а только один давно не беленный флигелек,
сложенный из самана и покрытый замшелым тесом.
Во всю длину боковой стены большой, как веранда, навес, под навесом
желтая, широко распахнутая дверь и тут же скамейка на двух столбиках, врытых
в землю. Вдоль навеса росло несколько высоких кустов акации и сирени. Все
три окна открыты, и на подоконнике крайнего, свесив во двор тонкие босые
ноги, сидела девушка. Ее очень светлые волосы, похожие на струйки воды,
вызолоченной закатом, стекали на плечи. Скрестив на груди руки, она шевелила
пальцами, как бы играя ими в этом живом потоке.
Смотрела она прямо на меня, отчего сначала я смутился, а потом мне
показалось, что она меня не видит: так безмятежен был взгляд ее глаз,