"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

мыслями... А вот ты уже взрослый, однако от тебя и словечка не услышишь.
Приходится ждать, чтоб повстречался Миллоски, рассказал о твоих планах,
похвалился твоими успехами. Ну, а прочее? Ты что, думаешь, не пойму?
Мы глядим друг другу в глаза. Сейчас она похожа на старуху, которая
свернула с пешеходной дорожки навстречу ревущему потоку машин и словно
стремится попасть под колеса.
- Да нет. И в этом вся сложность, - говорю ей.
- Отстаю от времени?
- Ах, мама, при чем тут твои взгляды? Они меня не касаются, и
устраивать агитпроп на дому я не собираюсь. Сколько раз мы об этом
толковали...
- С меня бы и раза хватило.
- Ты все носишься со своими фантазиями, по ночам мне спать не даешь с
этой дурацкой люстрой...
- Это мое самое светлое воспоминание...
- Все для тебя самое светлое, и ты сама сплошное воспоминание!
- Много ты понимаешь!
- Благодари бога, что еще твои стекляшки с грецкий орех уцелели! Были
бы хоть хрустальные...
- Да... Когда я укладывала их в комод, ты вдруг решил поинтересоваться,
что я с ними стану делать - на шею нацеплю вместо бус или в четки
превращу...
Порой с ней бывает так тяжело! Она словно играет выдуманную себе в
утешение роль вдовы, живущей одним сожалением о прошлом. Иной раз я, честное
слово, готов наброситься на нее с кулаками, чаще же хочется защитить ее от
призраков. Уж не больна ли она? Я беру ее за руки, вынимаю у нее изо рта
сигарету.
- Я говорю так только затем, - продолжаю я, - чтоб выбить у тебя эту
дурь из головы. Именно дурь, и не дрожи ты, пожалуйста, а лучше покури.
Хочу, чтоб ты правде в глаза взглянула: у тебя это здорово получается, было
бы только желание! Ты по семь часов просиживаешь в кассе кино, а к вечеру
счет всегда сходится, тебе еще ни разу даже фальшивой монеты не подсунули;
разве ты сама не бываешь довольна?!
- Но зато как устаешь, хоть на первый взгляд, может, и не заметно.
- Это твоя работа, тебе ведь нравится сидеть как в витрине, ты только
для виду жалеешь, что не стала учительницей!
- Кроме всего, я бы и зарабатывала меньше, - улыбается она. - Да и
голос надорвешь.
- Вот именно. Везешь тебя на мотоцикле - ты веселей, ты легче любой
девчонки. Зачем же растравлять свои раны? Как бы там ни было, самое тяжелое
позади...
- Это тебе так кажется, - прерывает она меня. - Живу, а сама как
осколок от люстры. Вокруг мрак один, а прежде был свет, помогавший мне
держаться...
Я обнимаю ее, целую в лоб. Год назад наш разговор оборвался бы на
букете жасмина и бирюзовом халатике. Вдруг меняется ее голос, измученный,
как и нервы: не слова - сплошная боль.
- Африка... Раскаленная пустыня... Ад кромешный...
И огонь... пламя! Хуже, чем в России, хуже снегов... В Африке не было
отступления! Никто толком ничего не мог рассказать! Завяз в песках... ("А