"Александр Сергеевич Потупа. Скрипящее колесо Фортуны" - читать интересную книгу автора

процесс потери лица. Он, кажется, всерьез поверил, что доказывает теорему.
Приятная иллюзия. Но к теоремам иные требования - из кучи плохо
определенных терминов можно вывести что угодно. Например, энергичный
человек - кто это? В чем мера человеческой энергии? А главное - как мне
оценить собственный запас, если нет охоты проявить его в том деле, которым
приходится заниматься? А насчет притирки еще менее определенно. Здесь
нежелание - зачастую лишь красивая маскировка для обычного непонимания
людей. Все сложней...
- Да-да, начинается падение, - азартно декламирует Игорь. - Но как у
вас говорят, есть закон сохранения энергии. Она ведь не исчезает. И человек
в такой ситуации не может остаться прежним. Если он падает с открытыми
глазами, если не боится осознать правду своего состояния, и у него есть
хоть какая-то тяга к перу, появляется некий зародыш. Если же нерастраченная
энергия полностью сублимируется в новую форму, есть шанс на рождение
настоящего писателя. Видишь сколько всяких "если". Но факт, говоря
по-вашему, экспериментальный факт - большинство первых и нередко лучших
романов посвящено осмыслению своего ухода от обычных профессий.
Игорь ненадолго смолкает. Камень-то и вправду в его огород. А о себе
говорить нелегко. Для себя этих "если" всегда избыток. Иногда их слишком
много, чтобы решиться на какой-нибудь настоящий шаг.
Игорь переводит дыхание и продолжает очень тихо:
- Хуже зажмурившимся, они безостановочно катятся ко дну, становятся
убийцами своей энергии, а следовательно, и себя и при случае окружающих.
Они растворяются в кроссвордах, шашечных этюдах, марках, книгах, садовых
участках. И вскоре начинают требовать, чтобы им обеспечили жратву, выпивку,
бабу, бесплатную путевку, отгулы, двух тузов в прикупе. Чтобы для них
изобрели личные синхрофазотроны, антираковую сыворотку,
скатерть-самобранку, самовыбивающийся ковер, бессмертие...
Завелся парень. Любимая его пластинка, мотив его разруганной повести,
где "молодой автор увидел жизнь в слишком мрачных тонах и, усердствуя в
реализме, неистово атакуя мещанство, скатился в голый или слегка
завуалированный натурализм". Формулировочка! Это его походя лягнули в
газетном обзоре. Даже я запомнил - целый вечер выслушивал стенания старых
Рокотовых по поводу зятя, который даже писать нормально не умеет, который
Бог знает до чего докатится, если уже скатился... Надо все-таки дочитать
его повесть до конца. Тут не просто война с мещанством или разные дежурные
измы. Воевать Игорь, в сущности, ни с кем не способен. Или я ошибаюсь? Или
не такой он уж безобидный? Надо как-нибудь разобраться.
- Но куда опасней те, - горячится Игорь, - те, кто катится
зажмурившись не вниз, в вверх, не испытывая ни желания управлять, ни страха
перед высотой, ибо глаза и уши плотно запечатаны. И бывает, что долетит
такой до предельной своей ступени и только тогда приходит в себя, открывает
чувства, и охватывает его благодать неописуемая. Взгляд услаждается блеском
и благопристойностью, слух - славословием, а обоняние - постоянным курением
фимиама. И он начинает любой ценой оберегать мираж, проявляя чудеса
ловкости, нередко чудеса подлости - по обстоятельствам...
Это что-то новенькое. Следующая повесть?
Интересно, куда я двигаюсь по его схеме? Свободно падаю или
принудительно возношусь к вершинам - куда собственно направлен вектор моей
конвертной деятельности? И понимает ли он, что верх и низ - относительны,