"Александр Потемкин. Я " - читать интересную книгу авторанаучился не принимать близко к сердцу оскорбления, поэтому той же медленной
походкой шел дальше. У вахты мне навстречу вышел прапорщик. Так, ничего особенного, обычный человек: злое выражение пьяного лица, бледные, невыразительные глаза, тяжелые, опухшие от водки кулаки. Козырек фуражки был задран к макушке - казалось, она вот-вот свалится; вместо сапог - спортивная обувь; на пальцах плотно сидели медные перстни. "Спать будешь на сене в сарае, - ультимативно заявил он. - Запрещено обращаться к хозяевам с просьбами. Они ни слова не должны слышать о твоем состоянии: мучает ли голод или жажда, страшно ли, устал ли работать, мечтаешь ли о свободе. Все эти мысли оставь в своей рыжей башке. Ты меня, надеюсь, понял? - Тут он шлепнул меня по затылку. - Все вопросы только через меня! Услышу хоть одну жалобу или руководство сделает мне по твоей вине замечание - мигом исчезнешь в яме с гашеной известью. Весной тут этих ям пруд пруди. Пшел! Поспешай! Меня уже Нюрка ждет, а тут тебя доставить надо. Тьфу!" "Какие они все похожие! - подумалось тогда мне. - Меняются только лица, фигуры и звания, а речь - одна на всех. Как будто они вызубрили текст какого-то неизвестного автора. Ой, не хочу его читать! Не дай бог, заставят вызубрить!" Я еле поспевал за быстро шагающим военным в гражданской обуви. "Так торопит, что даже забыл про мою вечернюю овсянку. Правда, жидкую, на воде, но все же теплую! - мелькнуло у меня в голове. - Впрочем, может, хозяюшка накормит". Никакого опыта общения с женщинами у меня не было. Лишь пьющая тетка да несколько школьных учительниц. В Путивле это были еще молодые барышни, которые стеснялись приближать к себе таких уличных бродяг, каким был Василий Караманов. Да я и сам не стремился общаться с ними. Какая в десятилетнем возрасте связь с женщинами! Учителями!.. Очень скоро я убедился, что ошибался и насчет ужина, поравнялись с густыми зарослями шиповника, я услышал остервенелый лай собак. Тут же кто-то басом прогорланил: "Мол-чать!" Минуту спустя бас повторил свое требование. Собаки перестали лаять, переходя на сдавленное рычание. Так злобно рычат лишь кавказские волкодавы, - у них при этом даже зубы стучат. Насколько помню, я к этому времени не очень боялся собак: они травили меня не раз в родном городе. Но месть моя - отчаянного живодера - была уже в прошлом. Сквозь кустарник я различил мощные тела животных. Собаки буйствовали у металлической ограды, но их остервенелость пугала лишь прапорщика. Он то и дело стонал: "Эй, хозяин, угомони псов". Тут из-за ограды вышел пожилой мужик. Во всяком случае, он таким мне тогда казался. "Ну что, паршивец, привел пацана? Чего такого сухоребрика? Сможет ли он по двенадцать часов работать? У меня не детский дом отдыха! Попробую пару деньков, если толку от него никакого не будет - заменишь. Завтра к Пантюхову с жалобой пойду, что доходягу прислал. Разве этот малолетка - работник? Возьми-ка самогон, вояка вшивый, и проваливай. Тебя, небось, Нюрка дожидается. А ты, штрафник, - обратился он ко мне, - иди за мной". Мужик отвел меня в сарай, показал на сено и направился к выходу. "А где еда, вода, туалет?" - бросил я ему вслед. "Ты это что, рыжий, в санаторий прибыл, в пионерский лагерь? Когда я за советскую власть воевал, мы мышей ели. Голод был! Вон в углу мешок овса стоит. Зубы у тебя молодые, протрут. И что ты за арестант, если про туалет спрашиваешь? Выйди за сарай! Места тут много". - "А собаки?" - спросил я. "Собаки, собаки! Привыкнете друг к другу. Завтра я подниму тебя в семь утра. Пойдешь свиней кормить. Потом огород прополоть надо, в поле выйти. Работы будет много. Это лучше, чем за оградой баклуши |
|
|