"Александр Потемкин. Я " - читать интересную книгу автора

особенно за границу. Как впоследствии оказалось, деньги весьма приличные! И
охотников до таких покупок стало предостаточно. Родись я не в семидесятые, а
в восьмидесятые или девяностые годы - жил бы совсем иначе. И помыслы были бы
другими. Не то, что сейчас! Скрывая свои чувства и стараясь держать себя в
руках, я присмотрел в колонии учительницу. На вид добрую, симпатичную,
улыбающуюся. Подумал, что она могла бы стать превосходной матерью. Мне,
любому другому воспитаннику. Уж очень нравился мне ее взгляд... Но вдруг в
один из майских вечеров подошел ко мне начальник режима майор Пантюхов. "Эй,
рыжий, - бросил он сквозь зубы, - мне донесли, что ты анашу куришь. Я тебе
выписал пятнадцать суток карцера. Впрочем, одиночку могу заменить на
тридцать суток полевых работ. Если недобросовестно трудиться будешь -
увеличу срок до ста дней, на весь аграрный сезон. Могу сдать тебя в аренду
за мешок картошки в день. Кто позволил в колонии анашу курить?" Я опешил.
Неприкрытая наглость речи охранника заставила меня тут же в тон ответить: "Я
никогда еще этим делом не баловался: ни сигареты, ни анашу, ни гашиш в рот
не брал. Откуда у меня деньги на все это? Но спорить с вами не собираюсь.
Выбираю карцер, одиночку". - "Наглец! Что за дерзость! - рассвирепел
майор. - Ты что, месяц в карцере хочешь гнить? Мечтаешь по собственному
дерьму шагать от подъема до отбоя? Я тебе даже парашу в камеру не поставлю!
Сволочь! Марш на вахту! Пойдешь с прапорщиком в усадьбу к Семихатовой. Твой
рабочий день будет продолжаться с восьми утра до десяти вечера.
Провинишься - тридцать розог и в карцер. У Семихатовой тебя денно и нощно
станут охранять шесть кавказских волкодавов. Попытаешься бежать - псы
разорвут тебя в клочья. Так что помощи ждать неоткуда. Помни: всего лишь
одна жалоба, намек на плохое поведение - и ты тут же окажешься в одиночке.
На все лето. Туберкулез тебе обеспечен". Разве после этой пантюховской
тирады можно было поверить, что человек - это божественное создание, венец
природы? Что он разумен, что мы одного с ним племени, что все мы одинаковы?
Полная чушь! Никогда не верил в это и никогда не принимал умом и сердцем
такой постулат. Чувствуя свою какую-то другую биологическую принадлежность,
стремясь освободиться от тягостной мысли о собственном человеческом
происхождении, я впервые категорично сам себе заявил: "Нет, я не человек, я
совершенно не похож на тех людей, которые меня окружают. Я должен найти себя
в нечеловеческом, искать себя в другой ипостаси. Там, где нет и не будет
места тем горьким переживаниям, что мучают меня с самого раннего детства".
Взволнованный этой неожиданной мыслью, я стоял перед майором Пантюховым.
Влажный майский ветер трепал мои рыжие кудри. Было тепло, но, зябко кутаясь
в арестантскую робу, я почему-то дрожал всем телом; меня лихорадило. Чтобы
отвлечься от унизительной сцены, я без особого любопытства, даже как-то вяло
взглянул на недригайловские городские окраины. На свежевспаханной черной
земле по отлогим склонам местной впадины мельтешились люди. Тут уже с
некоторым интересом я пригляделся: детей среди них не было. "Я взрослею!" -
подумалось тогда мне. Так впервые я попал на принудительные работы. Нет, не
судом был я к ним приговорен, а волей одного мелкого мерзавца, воспитателя
колонии Пантюхова. "Вали на вахту, рыжая псина!" - вернул меня к реальности
майор. Молча, глотая горькую слюну, я поплелся на вахту. Впрочем, тогда, в
детстве, слюна у меня всегда горчила, словно кровоточащая рана. Но позже это
прошло. Сейчас меня угнетала лишь тревога, что общение с человеками -
непреходящий процесс. Ох, скорее бы закончить его! "Такой походкой на хлеб
не заработаешь. Давай быстрее, вонючка!" - раздался окрик майора. Я уже