"Дмитрий Поспелов. Невосполнимая потеря" - читать интересную книгу автора

подгнившими досками и столбами, что превратило некогда прямую линию
ограждения в прихотливо изгибающуюся границу. Калитка висела на одной петле.
Дом явно осел на один бок. Все свидетельствовало об отсутствии крепкой
мужской руки. В этом доме доживала в одиночестве единственная дочь хозяина
давно исчезнувшего магазина Эльза Фридриховна.
Дмитриев расположил ее знанием немецкого. Ее крошечное личико
изображало чувство, похожее на радость. Дмитриев сказал Эльзе Фридриховне,
что когда-то был знаком с ее отцом (что было правдой), и сказал несколько
любезных слов о чутье старого антиквара. Старушка была совсем растрогана.
Наконец Дмитриев изложил хозяйке цель своего визита. Та печально покачала
головой: все распродано во время войны, в начале двадцатых и в тридцатых
годах, ничего не осталось, ничего, только разный хлам в сарае. "А можно его
посмотреть?" - спросил Дмитриев. Замок на двери сарая открылся с большим
трудом. Когда глаза привыкли к полутьме сарая, освещавшегося крошечным
оконцем, Дмитриев увидел груду всякого старья: сломанные лопаты и
прохудившиеся ведра, кресло с продавленным сиденьем и какие-то старые
бутылки. Разочарование охватило Дмитриева. Но он всегда помнил историю о
том, как один удачливый коллекционер икон нашел великолепную строгановского
письма икону в такой же куче хлама, выдернув ее с самого низа груды
сломанных стульев и остатков другой мебели.
Поэтому он внимательно всматривался в каждую вещь, сиротливо доживавшую
свой век в этом заброшенном сарае. И наконец увидел нечто, что заставило его
внутренне возликовать.
Отбросив несколько старых картонных упаковок и облезлый чемодан,
перевязанный трухлявой веревкой, он, чихая от поднявшейся пыли, стал
осторожно вынимать из образовавшегося в груде старья углубления
заинтересовавший его предмет. Когда это удалось сделать, Дмитриев тут же
вытащил его из сарая, чтобы на свету рассмотреть свою находку. Через минуту
он уже не сомневался, что нашел старинный фонограф. Конструкция его была
столь примитивна, что, может быть, принадлежала самому Эдисону. Это была
большая удача!
Дальнейшие поиски в сарае оказались безрезультатными, но Дмитриев от
этого совершенно не погрустнел. Старинный фонограф искупал все неудачи.
Эльза Фридриховна радовалась вместе с ним. А когда он сказал ей, что после
оценки фонографа закупочной комиссией музея ей будет выплачена не слишком
маленькая сумма, то Эльза Фридриховна даже прослезилась.
Находку Дмитриев повез к себе домой, на Ново-Васильевскую улицу. После
чистки прибор предстал перед Дмитриевым во всей своей красе. Время, правда,
не пощадило его. Крепления барабана сломались, оловянное покрытие было
прорвано, резонатор помят. Но опытный глаз реставратора показывал, что
привести прибор в прежнее состояние не слишком трудно.
Тщательно осматривая каждую деталь, Дмитриев нашел то, о чем он не мог
и мечтать. На металлической пластинке было написано: "Тирони, Милан". Не
было только года изготовления. Но и то, что было, делало находку просто
уникальной. Ибо это был итальянский фонограф конца XIX века. А о таких
фонографах специалисты никогда не слыхали.
Вечером Дмитриев был в гостях у своего старого друга Дмитрия
Дмитриевича Мосальского. Крупный специалист по литературе XIX века,
Мосальский был известен среди литературоведов как большой любитель решения
различных головоломных загадок, связанных с установлением или объяснением