"Александр Поповский. Во имя человека" - читать интересную книгу автора

Вишневский задался целью разработать такой способ обезболивания,
который имел бы все преимущества инфильтра-ционного и проводникового, без их
недостатков. Пропитывание тканей раствором - прекрасная идея, но сделать это
надо так, чтобы ни один уголок клетчатки и мышцы не остался вне влияния
новокаина. Обезболивать одно лишь операционное поле - верная мысль, но
хирург не может ждать, когда рассекаемые слой за слоем ткани будут
постепенно обезболиваться. Процесс следует насколько можно ускорить. Наркоз
должен уступить место анестезии. Бессмысленно ввергать во тьму целый город,
когда нужно выключить свет в одном лишь квартале...
Годы настойчивых исканий дали Вишневскому возможность решить эту
важнейшую для хирургии задачу. Техника его метода предельно проста. С двух
противоположных направлений в пласты ткани нагнетается новокаин. Две струи,
тугие и обильные, идут друг другу навстречу, широко заливая подкожные ткани,
обезболивая все на пути. Нет надобности выжидать, когда раствор окажет свое
действие, постепенно проникнет в глубь клетчатки и мышц, не надо искать
расположение нервных стволов, опасаться, что игла ранит нерв, - тугая струя,
захватывая большое пространство, действует быстро и верно.
Вот когда Вишневскому пригодилось его тонкое знание анатомии,
знакомство с архитектоникой человеческих тканей. Он мог заранее сказать, в
каком именно пункте введенный раствор охватит наибольшую область.
- Мой метод обезболивания, - подвел итоги ученый, - не требует от
оператора ни сложного оборудования, ни специальной тренировки. Им можно
спасти жизнь больного и в блестящей операционной городского центра, и на
простом столе, освещенном керосиновой лампой.
В операционной Вишневского больные спокойно ложатся на стол, их не
оглушают хлороформом и эфиром, они уверены, что операция пройдет без
страданий. Хирург не думает больше о скорбной статистике смертей от наркоза,
она не касается его. Вместо жестокого наркоза, ранящего психику и нервную
систему, - два легких укола, первые и последние страдания больного.
Последующее уже нечувствительно. Больной беседует с сестрой, отвечает
улыбкой на шутку, не подозревая, что внутренности его громоздятся у него на
животе. Его снимут со стола свежим и неизменившимся, давление крови и
дыхание не будут вызывать опасений.
Хирурга не тревожит больше мысль, что действие наркоза истечет раньше,
чем операция будет закончена. Ему незачем спешить, лишняя минута и даже час
не ухудшат состояния больного. О эта торопливость! Сколько несчастий она
принесла! Иссеченные мышцы и кожа, в спешке растягиваемые крючками,
размозженные инструментами, долго служили источником страданий больного. У
Вишневского достаточно времени, чтобы следить за мельчайшим сосудом, беречь
каждую каплю человеческой крови. Слабое сердце больного не вызовет у хирурга
опасения, что оперированный останется у него на столе. Во время операции
мокрота изо рта не угодит в бронхи и легкие больного. Способность
откашливать парализуется только под наркозом. Не будет и периода затемнения
сознания после операции, в момент, когда рана так нуждается в покое.
Прежде чем рассказать, как русский ученый оградил людей от страданий,
изгнал стоны и боли из операционной, послушаем свидетельства его
современников.
- Вишневский казался нам слишком медлительным, чрезмерно осторожным и
кропотливым, - вспоминают о нем прежние студенты. - Нож в его руках
мучительно медленно двигался, так и хотелось его подтолкнуть. Мы объясняли