"Александр Попов. Солнце всегда взойдет (Повесть)" - читать интересную книгу автора

густых запахов, и первым делом спрашивал у папки, есть ли у него для меня
подарок. В те годы деньгами он семью редко баловал, но вот игрушки и
безделушки всегда привозил, бывало, целый рюкзак или даже два. Мы, дети,
восторгались. А мама, получив от него подарок и узнав, что денег он опять не
привез или крайне мало, крутила возле папкиного виска пальцем.
- Да что деньги? Как навоз: сегодня нет, завтра воз. Без них, мать,
жить куда лучше.
Папка, конечно, понимал всю нелепость своих слов и притворялся, будто
не замечает маминого недовольства и раздражения. Улыбался и норовил обнять
ее. Но она решительно отстранялась.
- Да, лучше, товарищ Одиссей Иванович! И как я раньше не догадалась? -
говорила мама с таким выражением на лице, словно услышала от папки что-то
такое весьма и весьма умное. Устало вздыхала: - Ох, и навязался ты на мою
шею, ирод.
Я дергал папку за рукав прожженного, сыроватого пиджака, наступал
носками на его сапоги и просил пошевелить ушами. Он, уже через силу улыбаясь
и слегка косясь на ворчавшую маму, которая с каким-то неестественным
усердием хлопотала по хозяйству, шевелил загорелыми, коричневатыми ушами. Я,
брат и младшие сестры потом вертелись возле зеркала и силились пошевелить
своими.


3. МАЛЕНЬКАЯ ССОРА


Через неделю после переезда в Елань утром я сидел у открытого настежь
окна и смотрел на маму и папку, работавших во дворе. Папка рубил дрова. Мама
стирала. Она продолжительно и вяло шоркала одно и то же место выцветшей
папкиной рубашки. Мамины брови были сдвинуты к переносице, бледные губы
сжаты, - она ужасно сердита. Я два дня назад случайно увидел, как папка,
покачиваясь, крадучись уходил от нашей соседки тети Клавы. Из ее дома
слышались хмельные веселые голоса. Маме он сказал, что выпил на работе с
товарищами. Нехорошие чувства зашевелились в моем сердце; было обидно за
маму. Папка не раз пытался помириться, но безуспешно. Когда примирение было
уже, казалось, близко, он, рассердившись на что-то, стал холоден к маме и
безразличен к примирению.
"Почему, почему они такие? - размышлял я. - Им разве не хочется жить
дружно? Так ведь лучше и веселее. Взяли бы и протянули друг дружке руки. Я
вчера подрался с Арапом, а через час мы уже во всю играли вместе в "цепи,
цепи кованы" и смеялись, что у обоих на одном и том же месте царапины.
Почему взрослые не могут так?"
На листе бумаги я нарисовал семь овалов. Первый самый большой,
следующие меньше и меньше. К первому подрисовал голову, усы, руки, топор,
ноги, а возле них - собаку с толстым хвостом, - папка с Байкалом. Мусоля
карандаш и морщась от старания, нарисовал маму. Следом сестер и брата, - вся
наша семья. Под рисунками написал: Папка, Мама, Люба, Лена, Сережа, Настя,
Сашок. "Что-то у Любы уши вышли маленькие, как у кошки, и шея тонкая. А у
Насти нос длинный, как у бабы-яги". Стиральной резинки у меня не оказалось.
Уши и шею я так исправил, но что же делать с носом без резинки? Решил
оставить, как есть. Однако, изъев карандаш, понял, что злополучный нос не