"Валерий Попов. Горящий рукав (Роман)" - читать интересную книгу автора

глухой коридор. Но отец, с парадоксальным его мышлением, что изобрел? Он
нашел на помойке ржавую банку, отвел зазубренную крышку, накидал в банку
гвоздей, крышку снова задвинул и положил этот плод смелого разума в нашей
комнате, перед окном. Потом привязал к банке тросик и выпустил конец его
через окно. Теперича друзья семьи, самые желанные гости, допущенные к тайне,
знали, как к нам можно попасть. Не надо было, как раньше, орать на всю
улицу:
"Поповы! Откройте!" У нашей старинной арки сбоку стоял гранитный
столбик - чтобы въезжающие экипажи об него бились, не разрушая дом.
Теперь столбику нашлось другое применение. Дорогой гость должен был
встать одной ногой на столбик и дотянуться до кончика тросика, свисающего
вдоль водосточной трубы - и как следует подергать. Банка прыгала и гремела.
После чего кому-то из нас надо было выглянуть в форточку и помахать: заходи!
Просто и необычно.
Однажды мы сидели обедали и никого в гости не ждали, и вдруг банка
загремела-запрыгала. Мы радостно кинулись к окну - и что же мы увидели? Под
окном стояла небольшая толпа, а на столбике стоял милиционер и дергал наш
тросик с некоторой опаской. Подозрения этот свисающий предмет вызвал,
видимо, самые серьезные. Антенна вражеского передатчика? Бикфордов шнур,
ведущий к бомбе? В те времена бдительность была на высоте, и гениальное
изобретение отца чуть нам не принесло всяческие неприятности. Такова участь
гения!
Отец, почесав лысину, пошел разбираться.
Впрочем, отец, кроме набивания шишек, имел и еще кое-какие занятия, был
выдающимся селекционером - в Казани по просу, в Ленинграде - по ржи. И
успехи в этой области слегка отвлекали его от чудачеств, чудачества он
целиком оставил на меня - мол, действуй, сынок, может быть, когда и
окупится! И я действовал - в семь лет чуть не утонул в
Пушкине в пруду, в одиннадцать - зачем-то переходил Фонтанку по льду и
провалился. "Боюсь, люди так и не успеют оценить твой талант, не успеешь
поведать о нем миру!" - читалось в насмешливом взгляде отца.
Однако я успел. Я уже был писатель со стажем, опытом и умением: рукав
теплого моего пальто (чудесный сюжет!) загорелся от папиросы, когда мне было
всего девять. А свой первый рассказ я создал, по воспоминаниям бабушки, уже
года в полтора. Едва научившись ходить, я уже представлял из себя объект,
достойный описания. Мама сшила мне из какой-то ткани (видимо, со стола
президиума) широкие красные шаровары. В Казани мы жили на узком перешейке
между оврагами, и сильные ветры то и дело пытались сдуть меня вместе с
красным моим парусом в овраг. Я не стал жаловаться, и до сих пор я больше
люблю принимать решения в размышлениях, а не в разговорах. Я пошел домой и,
ни с кем не советуясь, вынес маленький стульчик, на котором иногда дома
сидел. На ветру я использовал его для устойчивости - когда ветер хотел меня
сбросить, я крепко опирался о стул. В другой руке, по свидетельству бабушки,
я всегда держал для балансировки бутылку со сладкой водой и соской. Еще
больше устойчивости я любил усидчивость: борясь с порывами ветра, я
пересекал плацдарм и дерзко устанавливал стульчик у самого оврага. Здесь я
комфортно усаживался, закидывал ногу на ногу и, придерживая панамку,
закидывал голову и пил из бутылочки. Умел жить и ценил наслаждения - уже
тогда! Теперь оставалось это только описать - то был мой первый или второй
рассказ. Так что когда мне определяли литературный стаж, правильней было