"Валерий Попов. Горящий рукав (Роман)" - читать интересную книгу автора

проводить. Быстрее, быстрее!.. Чтобы что? Чтобы я сразу уехал и не мешал ему
думать, не отвлекал его? Или чтоб я в этом рое дел не нашел даже щелки,
чтобы задать главный вопрос - как он думает жить, вернее, как он уже живет?
Я стоял неподвижно, глядя на эту суету, опять же внутренне усмехаясь: столь
бурной энергии надолго не хватит! И когда четыре ярких, свежих яйца
превратились в маленькую горелую кучку, отец сник. Почесал висок грязной
ложкой.
- Эх, да! - радостно подскочил на табуретке. - У нас же ат-личную
столовую открыли! Пошли!
Вместо пальто он надел ватник с подпаленным рукавом (дожил!). Я снова
надел пальто. "Куда идем? Все равно же вернемся сюда, и напряг вернется,
никуда не денется. Ну ладно - выйдем, хоть это и бессмысленно. Эх, отец,
отец!"
Похрустев замерзшими лужами, вошли в пустую неуютную столовую.
Толстая женщина с грязной марлей на голове выскребала из огромной
кастрюли пригорелое.
- Все уже! - Она зло повернулась к нам. - Раньше надо было приходить!
- Как?! - Отец удивленно вытаращил глаза.
- Не понимаете русского языка? Уходите, закрываемся!
Она демонстративно отвернулась. И так она разговаривает с директором
селекционной станции! Неужели и все остальные так разговаривают? Ну да.
Недавно приехал, никого еще не знает тут. Мне стало жалко отца.
Мы вернулись обратно, молча сидели под тусклой лампочкой. Отец,
вздохнув, выскреб свою "яичницу" в мусорное ведро. И мы снова молчали. Да,
скромно принимает отец сына после долгой разлуки!
"Блудный отец" не расщедрился при встрече! Да и нечем встретить -
ничего тут, видно, и нет!
Отец и сам чувствовал это и по привычке своей сильно морщился, что
означало у него мучения и размышления. Хотя, как позже я понял, он мог в это
время думать о чем-то абсолютно своем - например, о заложенных в полях
опытах. Но в этот раз ситуация действительно требовала какого-то разрешения:
ведь не для того я так долго ехал, чтобы с ним молчать.
- Сейчас! - Он хлопнул меня по колену и куда-то стремительно вышел.
Через некоторое время я услышал его голос - ослабленный одной или
несколькими перегородками, слов было не разобрать, - но интонация такая
была, что сразу ясно: он с женщиной разговаривает. Вот оно - то, ради чего я
приехал... но как не хотел бы я, чтоб это состоялось! В следующий раз...
хорошо? - заклинал я судьбу. После паузы ответил женский голос - глухой и,
как я понял, специально приглушенный. Совещаются? Сейчас придут? Я подскочил
к круглому зеркальцу на стене, плевал на ладошку и приглаживал чуб. Тяжелые
скрипучие шаги в коридоре. Один идет? Сердце вдруг наполнилось горячей
благодарностью. Понимает мою стеснительность! И сам он такой же! "Но каково
той женщине: стеснительный, но черствый отец решил ее не показывать. Каково
ей?" - и такая вдруг мысль появилась. Со скрипом отъехала дверь, и отец,
слегка смущенный, вошел.
- Вот, - пробормотал он и поставил на столик миску, накрытую тарелкой.
Я сидел молча и неподвижно. Но в душе бушевала буря, переплетение самых
противоречивых чувств. Отец явно не хотел ничего говорить больше, кроме
"вот". Но я чувствовал, что та, пославшая миску, надеялась на большее. И
сейчас с трепетом прислушивается - и тишина угнетает ее. Эта стеснительность