"Валерий Попов. Горящий рукав (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Увязался после совещания Тер-Ованесян, директор Библиотеки
Академии наук, буквально до самого дома шел! Говорит: "Алевтина
Васильевна! Наверное, тяжело такой молодой цветущей женщине жить
одной!" - "Я говорю, - мать кокетливо похахатывает, - с чего вы это взяли? У
меня есть муж!"
Я кидаюсь вон, закрываюсь наглухо в уборной, чтобы не слышать, не
слышать! Не только смысл, но - интонация, интонация! - вот что делает мои
страдания невыносимыми. Как же можно так говорить? Я понимаю, что мать
замучена, но... неточность слова - главное мое страдание, уже тогда!
Где же нужное слово услышать? Мать вдруг еще и рассказы начинает
писать! Женщина властная и энергичная, приученная повелевать, она
единогласно выбрана председателем месткома и редактором стенгазеты, и
уверенно, не колеблясь, писала всем поздравительные стихи. То, что их
переполняло, не всегда считалось с рифмами, ритмами, - главное, все
поместить. Но тут она еще стала рассказы писать! После работы она вдруг
собирала нас с сестрами у письменного стола и читала как бы небрежно:
"Женщина средних лет с умным волевым лицом сидела за столом и что-то писала.
Вдруг в круг света, очереченный абажуром настольной лампы, решительно вошла
девочка с круглым лицом и пытливыми глазами. "Я не понимаю,
мама, -взволнованно заговорила она, - как может человек ради своих удобств
оставить свою семью, бросить детей?"
- Там звонят, кажется! - бормотал я, выбегал в прихожую. Громко
открывал и закрывал дверь, как бы пытаясь разобраться в загадочной ситуации:
кто же звонил? При всей моей любви к маме и страдании за нее я не мог дальше
это слушать, хотя не мог еще объяснить почему!
Глядя теперь отсюда, издалека, можно сказать - мучения литературные
были даже острей мучений чисто человеческих, вытесняли их!
Где же услышать что-то терпимое и если не совсем даже правильное, но
- переносимое? У отца?
И я, огорчив мать, одновременно наполнив ее страстными надеждами,
поехал к отцу. За точным словом, как я понимаю теперь. Помню ощущение
несчастья, беды, поражения в тот день, когда я разыскал
Варшавский вокзал в неуютном, обшарпанном, незнакомом прежде районе
города за Обводным каналом. Какая-то огромная мертвая темная церковь,
закрывающая последний свет того дня, дальше - переполненный, едко пахнущий
тусклый зал, схема станций - есть, оказывается, такая станция Суйда, среди
сотен других - надо же умудриться было отцу так затеряться!
Дальше - выход в сумрачное пространство к поездам - даже платформ не
было, надо с напрягом взбираться по вагонным лесенкам. Мгла, убожество,
неуют! Ведь есть же торжественный Московский вокзал, отпускающий поезда с
поднимающей дух музыкой Глиэра, есть прекрасный
Витебский, бывший царский, с изысканными изгибами модерна, с картинами
по стенам, - оттуда легко и быстро оказываешься в роскошном Царском Селе, в
стихах Пушкина! А сюда-то зачем нас занесло? Отец с его научными проблемами
и житейской неприспособленностью (слова мамы) совершенно не думает о нас.
Холодный темный вагон, пропахший горьким дымом (электрички туда еще не
ходили). Даже разговоры тут подавленно-тихие. С каким-то матрасным скрипом
состав двинулся, растягивая пружины. Рябые квадраты света из окон стали
медленно вытягиваться в ромбы. Прежняя, привычная жизнь закончилась, теперь
пойдет совсем другая, незнакомая и тревожная, и неизвестно, что с нами