"Михаил Попов. Плерома " - читать интересную книгу автора

Александр Александрович и его дети жили на юге, в двухэтажном
четырехквартирном бревенчатом доме с оштукатуренным нижним этажом; дом стоял
на краю территории, представлявшей собою аппетитную смесь загородного
княжеского имения и советского среднетехнического училища. В изогнутом
подковой барском доме располагался основной учебный корпус, в каретных
сараях мастерские, во флигелях за строем старых лип свистели шпиндели
учебных токарно-винторезных станков, в пруду, заросшем до состояния зеленой
скатерти, торчали горлышки бутылок. Бузина повсюду вытесняла сирень, чаша
фонтана настолько заполнилась землей, что стала напоминать лобное место. Но
в целом было уютно, тихо, только иногда взревывал в мастерских внезапно
запущенный студентом трактор - получи зачет.

Нависая над брегом реки Сомь, громада политехникума, одновременно
нависала и над беспутной судьбой неуклонно взрослеющего Вадима. И к восьмому
классу "линия" его не определилась, были большие сомнения насчет
институтского будущего, и настало время задуматься, а не отдать ли парня в
более реальное образование.
Может создаться впечатление, что Барковы представляли собою
отгородившуюся от всего света диковатую семейку на манер отечественных
Хогбенов: чумовой старик-прохфессор, девочка-вампир, и троечник-футболист с
редкими невнятными выходками. На самом деле все было проще. Отец был не
только хороший преподаватель, но и общественник; высадил в городском парке
туевую аллею со своими юными технологами, вел кружок юных доменщиков, а в
86-ом, когда, в общем-то, было уже и не нужно, вступил в партию, несмотря на
недовольное шипение Майбороды. Маринка была звездой районной больницы,
главврач лично носил ее на руках к капельнице; скуластый рыжий парень,
прибывший по распределению после института, он звал ее "моя кровиночка".
Подружки любили с нею "делиться" и "шушукаться" по поводу мальчиков. Она
была очень удобным объектом для этого, особенно "после операции", когда ей и
языком-то было трудно шевельнуть. Все понимает, и явно не соперница, и не
разболтает ничего. Нечестно только, что за это редчайшее качество подружки
наградили ее прозвищем - "могила".
У Вадима было полно приятелей, его многие считали "неплохим пацаном".
Ближе всего он сошелся с Толькой Бажиным и Валерой Тихоненко, первый был
сыном завгара, а второй - бухгалтера все из того же политехникума. Они жили
в том же доме, что и Барковы, только на втором, деревянном этаже. Бажин -
медлительный, основательный и вдумчивый толстяк, Тихоненко, в опровержение
фамилии - егоза, враль и везун. Учились все трое в одном классе, проводили
вместе много времени, и не раз плотно дрались "толпой" с "овражскими".
Вадиму обычно рвали рубаху или штаны, Бажину квасили физиономию, Валерка
даже свои очки умудрялся сохранить в целости. Юный Барков считал этих
пацанов ближайшими своими друзьями, и близкими настолько, что мог поделиться
с ними чем угодно, даже странноватыми "мыслями", что забредают в любую
мальчишескую голову. Он считал, что и у них нет от него тайн. Возможно, так
оно и было. Сохранялось такое положение до одного случая, смутившего его
неустойчивые, еще детские чувства.
Он, наверно, мог бы изложить им сам факт, но значительно важнее факта
было то, что произошло в душе, что он испытал в связи с ним. Договорились
они как-то о встрече у танцплощадки, что в глубине районного парка, зычное
место рандеву этой троицы. Чтобы не торчать жаре, Вадим скрылся в пустой