"Григорий Померанц. Следствие ведет каторжанка" - читать интересную книгу автора

улюлюканье некоторых делегатов, объявивших 17 съезд съездом победителей...
Но все оказалось фарсом, трагическим фарсом: съезд победителей превратился в
съезд расстрелянных. Над кем же пытались объявить себя победителями на 17-м
съезде? Над народом, против которого Сталин повел с 1928 года войну, под
видом построения социализма на селе совершил контрреволюционный переворот,
отняв у крестьянства землю и волю и орудия производства, за которые оно
воевало с белыми всю Гражданскую войну. Теперь же оно уничтожалось и
физически в своей лучшей трудовой части.
Однако, несмотря на то, что почти все присутствовавшие на съезде лично
участвовали во всем этом, многие начали сознавать страшную суть содеянного и
роковую роль Сталина в этих событиях".
Что же сделали те, кто "начали осознавать"? Перейдем к началу письма.
"Во время 17 партсъезда, несмотря на его победоносный тон и овации Сталину,
на квартире Серго Орджоникидзе, в небольшом доме у Троицких ворот,
происходило тайное совещание некоторых членов ЦК - Коссиора, Эйхе,
Шеболдаева и других. Участники совещания считали необходимым отстранить
Сталина с поста генсека. Они предлагали Кирову заменить его, однако он
отказался. После того как Сталину стало известно об этом совещании, он
вызвал к себе Кирова. Киров, не отрицая этого факта, заявил, что тот сам
своими действиями привел к этому".
Получается, что с Кировым даже не успели переговорить заранее, наедине,
без возможности подслушивания и доноса. Посмотрели друг другу в глаза,
почувствовали: стыдно; и задумались: что же делать? А делать было нечего.
Истерика культа дошла до такой точки, что выступить открыто, с трибуны, не
решился никто. Уже стали рабами. И по-рабски, втайне, вычеркивали в
бюллетенях фамилию, которую дружным хором славили. Далеко не только те, кто
собрались у Орджоникидзе. Мы знаем число тех, кто устыдились - и зачеркнули
фамилию Сталина. А сколько человек устыдились, но ничего не сделали? Ведь
страшно было. Подумать и то страшно.
Я вспоминаю, как в августе 1944-го мы без команды сматывали палатки,
чтобы идти на помощь Варшаве, а нам велели "отставить", и на другой день по
радио сообщили, что помочь Варшаве нельзя. До самого вечера мы, офицеры,
встречая друг друга, отводили глаза. Было очень стыдно. Но мы молча,
подчиняясь военной дисциплине, вынесли свой стыд. А какая-то часть
делегатов, встречаясь друг с другом глазами, не вынесла. Хотя, скорее всего,
большинство про совещание у Орджоникидзе и не знали. А если и прошел
слушок - какое уж тут "действенное сопротивление"! Шатуновская сперва
описывает съезд реалистически (кровавый фарс), а потом нахлынула
романтическая память о партии, в которую когда-то вступала, в истинную
партию, в идеальную партию, которая, как все идеалы, не знает износа.
Шатуновская сама себя опровергает: "несмотря на то, что почти все
присутствовавшие на съезде лично участвовали во всем этом, многие из них
начали осознавать...". Что, когда? К 1934 году миллионы крестьян на Украине,
на Кубани, в Казахстане уже вымерли. Когда же это начал сознавать Коссиор,
исполнявший волю Сталина на Украине, или Шеболдаев - на Северном Кавказе?
В 1953-56 гг. я работал учителем в станице Шкуринской. И мой коллега,
завуч Батраков, рассказывал мне, как его отца, старого коммуниста,
мобилизовали отбирать хлеб у кулачья. Вошли в дом. Казачку облепили пятеро
детей - мал-мала меньше. Без звука отдала ключи (мужа уже сослали). Старший
Батраков вошел в клуню, посмотрел - в углу горстка кукурузы, до весны даже