"Григорий Померанц. Живые и мертвые идеи " - читать интересную книгу автора

русских, небезразличных к вечной жизни, по-прежнему будет исповедовать
православие. Его обряды стали народными, его церкви открыты каждому грешнику
и не требуют от него строгой практической нравственности - только признания
греховности своей и веры в очищающую силу таинств и молитв. "Не к здоровым
приходит врач, но к больным", - говорил Христос, и именно на этом камне
построена вселенская церковь, хоть православная, хоть католическая. Для
здоровых - другие слова: "Будете молиться не на горе и не в храме, а в духе
и в истине". Но где сейчас здоровые? Кто сейчас здоров? Целые народы
больны - на грани психических срывов, массовых истерик. И вот толпы больных
и полубольных приходят в церковь и находят, пусть временное, исцеление в
литургии, в соединении с образом божественной любви, в трепете таинств.
Однако русские не единственная нация в Советском Союзе. Культура
десятков народов укоренена в исламе. Есть и католики, и протестанты, и
дохалкидонские христиане, иудаисты, буддисты (я говорю в данном контексте не
о личностях, а о народах). Советский Союз основан был на предположении, что
все это неважно: вечных религиозных глубин нет; есть только религиозные
предрассудки, которые непременно отпадут вместе с частной собственностью
(так и действовали в 1929-1930 г.: "Вступаем в колхоз и закрываем церковь").
Прошло полвека с лишним - и примитивный рационализм выдохся, а религия
цела. Религия по-прежнему вносит в мир духовную иерархию, незыблемую шкалу
ценностей, дает личности твердые внешние рамки и возможность собрать все
силы для внутреннего роста. Но вместе с этим благом возвращается в мир и
зло: угроза возвращения религиозно-национальных распрей.
Исторические религии только потому и смогли выжить, что замкнулись в
жесткую скорлупу догматических определений. Там, где границы вероисповеданий
совпадают с границами народных культур, религиозная рознь удваивает
племенную рознь и пылают очаги долгих тяжелых конфликтов.
Старая Россия решала эту проблему просто: имперский центр господствовал
над окраинами. Но в конце XX в. это уже невозможно.
В 1922 г. Советский Союз окружали полуколониальные и зависимые страны.
Теперь положение резко изменилось. Видимо, будут меняться и отношения между
советскими республиками, освобождаясь от остатков имперского господства (эти
строки, написанные в 1987 г., сегодня звучат слишком слабо. Однако еще в
1988-м, в сентябре, меня за несколько подобных высказываний обругала газета
Труд"). К сожалению, в последние двадцать лет мы если и двигались, то в
противоположном направлении. При утверждении брежневской конституции чуть не
дошло до кровопролития из-за попытки выбросить одну, совершенно законную
фразу: "Государственный язык Грузии - грузинский язык"
Гипертрофия охранительности функции заставила некоторых близоруких
политиков провоцировать раскол интеллигенции по национальному и религиозному
принципам. Активную роль в движении 60-х годов за демократизацию играли
евреи; поэтому поощрялся антисемитизм. Но дело не сводится к дирижированию
сверху, дух застоя сам по себе толкал к обособлению и разъединению.
В 60-е годы интеллигенцию захватил вопрос: "Что делать?" Объединило
общее дело возможных (увы, несостоявшихся) реформ. К сожалению, после
августа 1968 г. делать было нечего, и люди, почувствовавшие себя в тупике,
занялись другим вопросом: "Кто виноват, кто завел в тупик?" Этот вопрос, по
сути неразрешимый, решался все более радикально и все более субъективно.
Новые эмигранты (и внешние, и внутренние), физически порывая с Россией,
вырывали ее из сердца (как часто бывает при разводе); а в других углах