"Николай Полунин. Орфей (Серия "Абсолютное оружие")" - читать интересную книгу автора

Девочки. Та, другая, пятая. Две сразу, любительницы. "Але? Чего делаешь?
Ну, подъезжай, я тут с чуваком, нам третьей не хватает, "шведочку"
разыграем..." Весело жилось.
Тесные дни были заполнены до отказа, но при том не оставляло ноющее, как
зуб, ощущение какой-то неправильности собственного бытия. Ощущение лежало
вне привычных, обыденных мерок. Если бы он тогда знал это слово, то назвал
бы его метафизическим.
Он живет не как ему должно
Не умея пока выразить это глухое чувство словами, он прятался за штамп:
это что ж, вот так проваландаюсь пять лет, там - диплом, там - работа, там
- семья, в смысле пеленки-распашонки и прочее, и все?! Нет, это было явно
не то.
Он был молодой и глупый просто. Но в том и штука, что это было не просто
не то, а - не то.
Выход открылся вдруг даже не слишком с неожиданной стороны.
Еще в "школьные годы чудесные" у него получались приличные сочинения,
некоторые иногда зачитывались их русичкой по прозвищу Граммофон перед всем
классом. Он выбирал свободные темы, а от заданных старался отвертеться,
потому что обычно не читал того, о чем надо было писать. Ему нравилось
придумывать, а потом описывать. Да и после школы, остановившись и
оглянувшись, между веселыми делами сочинять не перестал. Постепенно
насочинялось много. Он подумывал взяться за это дело всерьез и под такие
мысли бросил институт "чего-то там" в середине третьего семестра, потому
что там было муторно из-за множества заданных тем. Легкость, с какой
оставил идею о высшем образовании, объяснялась еще и тем, что за период
роста организма в нем открылся некий сложный сердечный недуг Он недуга не
ощущал, но в армию все равно было не идти. Как раз, кстати, начиналась
Афганская война, и двое его одноклассников не вернулись - один из первой
трагической волны вторжения, а другой - после катастрофы на перевале
Саланг.
Писательство, рассуждал он, дело прибыльное, надо только попасть в струю.
Что такое "попасть в струю" в то странное время, он, по молодости, не
понимал, и это его уберегло. Или, если хотите, сгубило. Тлетворный
сладенький запашок возможной известности его коснулся слабо. Впоследствии,
читая биографии разных известных личностей, он недоумевал, откуда у них
был этот зуд - непременно увидеть свою фамилию напечатанной. Нет, это все,
конечно, хорошо, но вот гонорарчик, он как-то более. То есть пока ему
виделось лишь продолжение борьбы с заботами.
Жизнь опять была тесна После ухода из института он где-то работал, через
день или как. Три или пять лет прошло. В промежутках он женился и
разводился, вновь оказываясь в своей комнате в квартире с одним вечно
исчезающим соседом.
Некоторые из сочиненных вещей получились достаточно яркими, чтобы быть
замеченными, но в то же время не режущими глаз, что позволило им увидеть
свет. Симпатичная фраза, правда?
Новые друзья в новых компаниях на пирушках, посвященных чьим-нибудь
случайным деньгам, упорно называли его сочинения гениальными. Это льстило,
но он больше прислушивался к тем, кто цедил как бы нехотя: "Н-ну,
любопытно, любопытно..." Мол, что ты, голубчик, еще выдашь. Он старался,
выдавал.