"Лев Полонский. Чертово городище " - читать интересную книгу автора

замутнена и не поддается осветлению". Где он еще встречал упоминание о
перегонке нефти? Память не подводила Андрея. Это в старом русском лечебнике
говорилось: "...а собою он черен, а егда его поварим на огне, тогда он
станет бел и чист".
Не женское дело - техника, но Андрея тянуло поделиться с Катей.
- Все, что на земле есть, рождено теплотою, - объяснял он. - И леса, и
реки, и поля. Ветер, дождь, облака - тоже от теплоты. Ее дарит солнце.
Теплота пробуждает вулканы, сотрясает землю, сверкает в молнии. В угле и
нефти она на веки вечные заключена. Нам бы малой толикой теплоты, что по
свету рассеяна, овладеть!
- Что же ты надумал, милый? - с любопытством спросила Катя.
- Хочу построить машину, которая бы теплотою работала. Понимаешь, если
в закрытом сосуде из железа сжимать нефть и поджигать ее, то начнет
выделяться тепло. Оно и будет толкать поршень. Соедини тот поршень с валом и
колесом - машина сможет поднимать грузы, дробить руду, раздувать мехи, ткать
холсты... Поставь ее на карету - и экипаж покатит без лошадей, поставь на
корабле - и он без парусов и весело помчит по воде.
Катя мало что поняла из его рассказа, но Андрей был увлечен и зажигал
своей верой.
Когда же он принимался за чертежи, пыл в нем угасал. Как воспламенить в
цилиндре нефть? Выдержит ли он удары от взрыва? Сколько сделать поршней?..
Все это было неизвестно.
Истратив жалованье, Андрей с трудом раздобыл в деревнях два пуда нефти.
Лекари нехотя расставались с нефтью, просили за нее большие деньги. А на
заводы она не завозилась. Андрея угнетало сознание того, что по всей России
с нефтью плохо. Говорили ему, будто еще при Петре в москательных рядах
Москвы еле набрали десять ведер нефти, когда она понадобилась царю. Иное
дело - открыть большую торговлю с Баку. Уж там-то нефть в избытке. И в
колодцах у гор, и на морском дне.
- Ишь куда загнул! - сказал Бердяев, узнав, что мучит
капитан-поручика. - Смотри, схимник, не загуби себя, как берг-механикус из
Барнаула. О его "огненной машине" слыхал? А о том, что у него кровь горлом
пошла от мытарств, тоже слыхал?
Покряхтев, скорее для виду, Роман Васильевич разрешил Андрею взять
малость железа и меди для опытов, но предупредил, чтоб все делал не в ущерб
службе.
На исходе зимы Катя родила сына. Пожелала, чтобы его нарекли Андреем.
"Уж больно мужа любит, потому и дала его имя первенцу", - говорили женщины.
Андрею было неловко приходить домой поздно, - каждый раз он клял себя
за невнимание к жене, ставшей матерью, но бросить свою затею не мог.
До конца марта лютовали морозы, дорогу замело снегом, и почтовой гоньбы
не было. А когда утихли вьюги, в Томск пришла почта. Андрею вручили сразу
три письма от друга, с которым вместе был в экспедиции на Каспии и учился в
Петербурге. В тех, что были написаны раньше, Карл Габлиц рассказывал о своей
службе. Он был директорским помощником садовой конторы в Астрахани: "Пекусь
о виноделии, хотя Бахусу поклоняюсь в меру, развожу диковинные деревья и
цветы, но жаль, что дарить букеты некому (какой из меня жуир!). Стараюсь
привить в Астрахани дерево тута, что мы с тобой встречали в Ширвани. Пора и
России свой шелк иметь. Об опытах сих в Академию отчеты шлю", - сообщал
Карл.