"Плач демона вне закона (народный перевод)" - читать интересную книгу автора (Харрисон Ким)

Глава 22.

Глухой удар от закрывшейся дверцы машины Трента нарушил осеннюю тишину, и человеческие дети, ждущие автобус на углу, на мгновение обернулись, прежде чем вернуться к своей беседе. Кто-то размазал помидор на дорожном знаке, и они обходили его по широкой дуге. Обхватив себя руками, чтобы не замерзнуть, я убрала волосы с глаз и направилась к маминому дому.

Холод от ухабистого тротуара проникал в меня сквозь носки. Вождение без туфель вызвало странные ощущения, как будто педаль газа была слишком маленькой. За время, потраченное на дорогу сюда, я замерзла, а фраза Трента о позоре, вине и смущении напомнила мне, что я была не единственной, чьей жизни это касалось. Можно сказать, начался заключительный акт этой драмы — пришла запоздалая мысль. Неудачница. Я была или позором чьей-то случайной ошибки, или результатом запланированной акции, начало которой было скрыто.

Ни один из этих двух вариантов не поднимал мне настроения. Тем более, что мой папа давно умер, оставив много возможностей для человека, который сделал мою маму беременной, чтобы начать действовать, при желании. Или, возможно, это была одна случайная ночь, когда они просто не предохранялись. Возможно, он не знал. Возможно, мама просто хотела забыть.

Дети на остановке заметили, что я в носках. Я игнорировала их крики, передвигаясь на цыпочках и ссутулившись. Осознание того, что я нахожусь на остановке, заставило меня очнуться от размышлений, когда я садилась на тот же самый автобус, который высадил детей. Я никогда не понимала, почему моя мать хотела жить в преимущественно человеческом окружении. Возможно, потому, что мой отец был человеком, и никто, наверное, не заметил бы, что он не был колдуном?

Пальцы моих ног совсем окоченели от тающего снега, когда я добралась до крыльца. Начиная дрожать, я позвонила в колокольчик и услышала его слабый перезвон. В ожидании я огляделась, затем снова позвонила. Она должна быть дома; автомобиль был заведен, и это странно, сейчас семь утра.

Теперь все дети на остановке наблюдали за мной. “Эй, это сумасшедшая дочь сумасшедшей миссис Морган”, — бормотала я, отодвигая свободный край наружной обшивки, чтобы достать запасной ключ. “Смотрите, у нее совсем нет обуви! Следы древнего человека”.

Но дверь не была заперта, и с растущим чувством тревоги я положила ключ в карман и вошла.

— Мам? — Позвала я, тепло дома коснулось моих щек.

Ответа не было, и я наморщила нос. Пахло странно — раскалившимся металлом.

— Мама? Это я! — Сказала я, повышая голос и с трудом закрывая дверь. — Извини, что опять разбудила тебя так рано. Мне надо поговорить с тобой. — Я бегло осмотрела пустую гостиную. Господи, здесь было тихо. — Мама?

Напряжение спало, когда я услышала с кухни знакомый звук пролистываемых пластиковых страниц фотоальбома.

— Ох, мама, — сказала я мягко, и двинулась вперед. — Ты опять смотрела фотографии всю ночь?

Беспокоясь, я зашагала на кухню в своих мокрых носках, скрипящих по линолеуму. Моя мама сидела за столом в линялых джинсах и синем свитере, обхватив руками пустую кофейную чашку. Ее волосы лежали в уютном беспорядке, и фотоальбом был открыт на изображении одних из наших семейных каникул с загорелыми носами и обессиленными улыбками. Она не подняла глаза, когда я вошла, и, увидев, что одна из горелок на плите ревет изо всех сил, я поспешила её отключить, резко дернувшись, когда моя нога наступила на амулет, валявшийся на полу посреди комнаты.

— Черт побери, мам, — сказала я, когда выключила горелку и почувствовала жар от металлической решетки. — Как давно она включена? — Проклятье, она была раскалена докрасна. Вот откуда шёл запах горячего металла.

Она не отвечала, и мой живот скрутило от беспокойства, когда я увидела никогда не используемую кофеварку на стойке у раковины. Это была одна из тех старых вещей, которые разогреваются на плите, из нее единственной мой папа пил кофе. Здесь был открытый мешок с землёй, готовой к использованию, а по стойке были разбросаны фильтры.

Дважды проклятье, она снова забылась в воспоминаниях.

Мои плечи резко опустились, я подняла амулет и положила его на стол.

— Мама, — сказала я, кладя руку ей на плечо, чтобы возвратить к действительности. — Мама, посмотри на меня.

Она улыбнулась мне своими покрасневшими зелеными глазами, ее лицо покрылось пятнами от слёз.

— Доброе утро, Рэйчел, — сказала она безразлично, приводя меня в уныние тем, как отличались ее голос и внешний вид. — Рановато для школы. Почему бы тебе не вернуться в постель на время?

Дерьмо. Это плохо. Хорошо бы вызвать ее врача, подумала я, затем, вдохнув глубже, почуяла, что скрывал запах горячего металла. Мое лицо застыло, и я изучала пустое выражение на ее лице. Здесь пахло жжёным янтарем.

В тревоге я получше рассмотрела амулет, который подняла с пола, затем переставила стул таким образом, чтобы я могла сидеть к ней лицом. Aл не показывался прошлой ночью, но что, если Том послал его…

— Мама, — сказал я, вглядываясь в ее лицо. — С тобой всё в порядке?

Она моргнула, и я слегка встряхнула ее от испуга.

— Мама! Aл был здесь? Это был демон?

Она вдохнула, чтобы сказать что-то, затем перенесла свое внимание на фотоальбом и хлопнула страницей.

Страх проникал все глубже, скручивая внутренности. Том не рискнул послать Ала ко мне, зная, что я могу заключить его в круг и отослать назад, значит, он отправил демона к моей маме. Я его убью. Я буду убивать его долго и изощренно.

— Мама, — сказала я, отодвигая альбом и закрывая его. — Ал был здесь? Он причинил тебе боль?

Мама сосредоточилась на мне, ее взгляд прояснился на мгновение.

— Нет, — сказала она беззаботным голосом. — Знаешь, это был твой папа. Он велел передать тебе привет.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо… Сегодняшний день может быть ещё хуже? Я по-новому взглянула на амулет, так как узнала его. Моя мама никогда не любила кругов, предпочитая вверять свою безопасность колдовству других ведьм. Этим она заманила Ала в ловушку, иначе ее бы здесь не было. Я осмотрела комнату, думая, что она выглядела вполне нормально, а не как то бедствие, которое Ал обычно оставлял на моей кухне.

— Мама, — сказала я, убирая ее руку от альбома и удерживая ее у себя на коленях. — Это был не папа, — кем бы папа ни был. — Это был демон в его облике. Все, что он сказал тебе, было ложью. Это была ложь, мама.

Ее пристальный взгляд задержался на мне с некоторым пониманием. Одновременно успокаиваясь и страшась ответа, я спросила:

— Он сделал что-нибудь с тобой? Он прикасался к тебе?

— Нет, — сказала она, касаясь пальцами использованного амулета. — Нет, он ничего не сделал. Я знала, что это на самом деле был не он, и я заключила его в круг. Мы говорили всю ночь. Говорили и говорили, пока он не умер.

Холод окатил меня, и я подавила дрожь.

— Мы были настолько счастливы тогда. Я знала, что не задержи я твоего демона здесь, он пошел бы к тебе, и могу себе представить, как бы вы повеселились. Я сразу же поняла, что это был не твой отец. Твой папа никогда не улыбался так, как он. Жестоко и мстительно.

Мое дыхание участилось, и я посмотрела на ее руки, как будто они могли показать предел ее сурового испытания. С ней всё в порядке. Ладно, с ней не всё в порядке, но она здесь и невредима. По крайней мере, физически. Она говорила с Алом всю ночь, чтобы он не пришел ко мне. Боже, помоги ей.

— Хочешь кофе? — Весело сказала она. — Я как раз немного сварила. Она посмотрела на свою пустую кружку, чистую-чистую, без следов кофе. Шок заставил её вздрогнуть, затем внушил отвращение, когда она увидела кофеварку и поняла, что кофе никогда не варился.

— Давай-ка ложись в постель, — сказала я. Я хотела спросить ее о своем настоящем отце, но она пугала меня до дрожи. Я и раньше это видела, но тогда все было не так серьезно, как в этот раз. Я должна вызвать ее врача. Найти ее чары.

— Идём, мам, — сказала я, вставая и пытаясь заставить ее подняться. — Все будет хорошо.

Она отказалась двигаться, и когда мама заплакала, я разозлилась на Ала. Как он посмел войти в дом моей мамы и довести её до такого состояния. Я должна была привести её на ночь в церковь. Я должна была сделать хоть что-нибудь!

— Я так скучаю по нему, — сказала она, слезы в ее голосе заставили сжаться мое горло, и я отступила, — он любил нас всех так сильно.

Обняв ее, я подумала, что жизнь жестока, когда ребенок должен успокаивать родителя.

— Всё хорошо, мама, — прошептала я, и ее узкие плечи задрожали.

— Все закончилось. Демон сделал всё это, только чтобы причинить тебе боль. Это закончилось, и он больше этого не повторит. Я обещаю. Ты можешь остаться со мной, пока не найдется способ остановить его.

Страх оплел мою душу и сдавил её. Я обменяюсь именами с Алом, чтобы это остановить. Другого выхода нет.

— Смотри, — сказала мама и всхлипнула, придвигая к себе альбом и отрывая его. — Помнишь эти каникулы? Вы так загорели, как никогда раньше. Робби действительно не хотел обидеть тебя, назвав неудачницей.

Я попыталась закрыть альбом, но она не позволила.

— Мама, прекрати рассматривать эти фотографии. Это только причиняет тебе боль, — сказала я и напряглась при звуке открывающейся парадной двери.

— Алиса? — Раздался сильный мужской голос, резонирующий и раскатистый, как гравий, и мое сердце подскочило, когда я узнала его.

— Это был не я, — оправдывался он, приближаясь. — Господи, Алиса, я не говорил ей. Ты должна мне верить. Это Трент. И он должен вытащить свою задницу из твоего дома, иначе я разорву его на маленькие кусочки зеленого…

Я изумленно таращилась на происходящее, мой пульс застучал, как молот, когда Таката шагнул в комнату, решительный и сердитый. Его длинные руки были сжаты в кулаки, лицо покраснело, а дреды раскачивались. Он был в джинсах и черной футболке, из-за которых выглядел тощим и обычным. Его слова прервались, и он, вздрогнув, споткнулся, когда увидел меня, обнимающую маму. Его измученное лицо стало мертвенно-бледным, и он сказал ровным голосом:

— Там не ваш автомобиль. Это машина Трента.

Моя мама тихо плакала, и я глубоко вздохнула.

— Я не могла найти свой автомобиль, поэтому взяла его, — я не чувствовала себя особенно возбуждённой, и, сглотнув, вспомнила, как администраторы его группы прислушивались к моему спору с Трентом. И тут всё рухнуло.

— Вы? — Сказала я, и мой голос сорвался на писк. Была только одна причина, чтобы он приехал сюда и вошёл, как будто имел на это право. Мое лицо вспыхнуло, и я бы вскочила, если бы моя мать не вцепилась в меня мертвой хваткой, удерживая силой.

— Вы!

Глаза Такаты были широко открыты, и он качнулся на шаг назад, подняв длинные руки вверх, как будто сдаваясь.

— Я сожалею. Я не мог сказать тебе. Я обещал твоим маме и отцу. Ты не знаешь, как это трудно.

Трудно для вас? Я уставилась на него, шокированная и разгневанная. Дерьмо на тосте. “Красные Ленты” были обо мне. Мой взгляд скользнул по нему, и он стал выглядеть виноватым. Пошло всё это к черту, вся его карьера была построена на выставлении всем напоказ его гребаного чувства вины за то, что оставил меня и мою маму.

— Нет, — сказала я, отодвигаясь, поскольку моя мама качалась взад-вперед, потерявшаяся в своём личном аду. — Вы и моя мама… нет!

Мама глубоко и мучительно зарыдала, и я прижала её ближе к себе, разрываясь между жалостью и гневом на Такату.

— Я не могу больше это вынести, — она бормотала, пытаясь вытереть лицо. — Так не должно быть. Так не должно было быть совсем! — Воскликнула она, и мои объятия ослабли. — Тебя здесь не должно быть! — Закричала она, вырываясь из моих объятий и глядя на Такату. — Она не твоя дочь. Она дочь Монти! — Бушевала она, покрасневшие глаза сверкали, а ее волосы совсем растрепались. — Он бросил все ради нее и Робби, когда ты уехал в погоне за славой. Пожертвовал своими собственными мечтами, чтобы поддержать нас. Ты сделал свой выбор, и ты не имеешь права вернуться. Рэйчел не твоя! Я не могу… — она пошатнулась, и я подхватила ее. — Я хочу, чтобы это прекратилось! — Пронзительно крикнула она, и я отступила назад, когда она повисла на мне, как слепая.

— Уходи! Уходи! Прекрати всё это!

Потрясенная, я попятилась, пока не прижалась в испуге к стойке. Я не знала, что делать. Моя мама рыдала, обхватив себя руками и опустив голову, и я боялась тронуть ее.

Таката не смотрел на меня. Со сжатыми челюстями и глазами, сверкающими от непролитых слез, он пересек комнату и без колебаний обхватил ее своими длинными жилистыми руками.

— Уходи, — рыдала она, но он сжал ее руки между ними, и не было похоже, что она действительно хотела, чтобы он ушел.

— Шшшш, — напевал он вполголоса, пока моя мама таяла в его объятьях, прижав голову к его груди и рыдая. — Всё хорошо, Элли. Всё будет хорошо. Робби и Рэйчел принадлежат Монти. Они не мои. Он — их отец, а не я. Все будет отлично.

Я уставилась на него, сравнивая его рост и свой, разглядывая мои спутанные завитки в его дредах, отмечая свою худощавую прочность в его членах. Мой пристальный взгляд опустился к его ступням в паре шлёпок — моим ступням на чужом теле.

Прислонившись к стойке, я прижала руку к своему животу. Мне становилось плохо.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — плакала моя мама уже тише, а Таката укачивал ее стоя.

— Ты прекрасна, — утешал он, его руки обнимали её, но его глаза смотрели на меня. — Всё пройдет, и ничего не изменится. Ничего не должно измениться.

— Но он мертв, — причитала она. — Как он мог быть здесь, когда он умер?

Глаза Такаты встретились с моими, и я изрекла:

— Ал.

Выражение застывшего страха превратилось в ужас, его внимание перешло на амулет на столе и затем на меня. Я ощутила волну горечи. Он знал обо мне все. Я не знала о нем ничего. Сукин сын.

— Он прикасался к тебе? — Спросил Таката, отстраняя ее от себя так, чтобы видеть ее лицо. — Алиса, он прикасался к тебе!

Его голос был высоким и испуганным, и моя мама покачала головой, глядя, как их тела соприкоснулись.

— Нет, — сказала она ровным тоном. — Это был не он, и я подыгрывала ему, пока не смогла заключить его в круг. Но мы говорили… всю ночь. Я должна была удержать его здесь, чтобы он не мог навредить Рэйчел. Он хочет использовать ее, как надувную куклу, и затем отдать её кому-то в уплату долга.

О, именно этого мне и не хватало.

Слезы прочертили дорожки на ее лице, и Таката снова притянул маму к себе. Он любил ее. Я видела это на его длинном, выразительном лице, измученном страданием.

— Уже поздно, — сказал он надтреснутым голосом. — Позволь мне отвести тебя в кровать.

— Рэйчел… — сказала она, пытаясь отодвинуться от него.

— Солнце взошло, — сказал колдун, не давая ей увидеть меня в углу. — С ней все отлично. Она, наверное, спит. Тебе это тоже не помешает.

— Я не хочу ложиться спать, — сказала она раздраженно, это прозвучало непохоже на мою маму. — Ты должен уйти. Монти скоро будет дома, и ему больно, когда ты приезжаешь. Он старается этого не показывать, но это так. Робби уже слишком большой, чтобы ты и дальше виделся с ним. Он запомнит тебя.

— Алиса, — прошептал он, его глаза закрылись. — Монти мертв. Робби в Портленде.

— Я знаю, — это был слабый, покорный шепот, и я почувствовала себя больной.

— Пойдем, — ласково уговаривал он. — Позволь мне отвести тебя в кровать. Сделай это для меня. Я спою тебе, чтобы ты заснула.

Она возражала, а он укачивал ее в своих руках так легко, как будто она была одной из его бас-гитар. Моя мама позволила своей голове прижаться к нему, и он повернулся ко мне, все еще распластанной в углу.

— Пожалуйста, не уходи, — он сказал тихо, затем повернулся и увел ее.

Мое сердце колотилось, я так и стояла на прежнем месте, и слушала, как они идут по дому, слабые мамины вопросы и его рокочущие ответы. Все стихло, и когда я услышала его тихое пение, пошатываясь, пошла к столу, двигаясь, словно слепая. Оцепеневшая, я опустилась на стул, где сидела моя мама, и уронила голову в ладонь, когда мой локоть оперся о стол.

Я чувствовала себя больной.