"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

керосина, было для меня как сигнал, как знак какой-то совсем новой,
необычной жизни, которая должна у меня начаться.
"Откуда же взяться авиационному бензину? - размышляла я. - Аэродромов и
близко нет в глуши-то нашей".
- Пап, а откуда он, бензин?
- Да кто ж его знает! Наверное, шофер заезжал переночевать - здесь
дорога широкая, - ну и расплатился.
- А у шофера откуда?
- Так ведь заправился где-нибудь авиационным. Бывает, вместо обычного
попадет на заправочную цистерна авиационного.
"Как все просто! - подумала я. - Лучше бы так: ехал шофер с военного
аэродрома, раненный. Или вез летчиков, тоже раненных, долечиваться в
глубокий тыл, то есть в наши края. И заехал в Пеньки переночевать. Попал к
тете Ене, потому что у нее такая чистота, а раненым это необходимо. Места
здесь много - целая комната, а тетя Еня одна с бабушкой. И весь вечер они,
эти летчики, и шофер пили чай и вспоминали свои подвиги. А за чай и ночлег
оставили ей немного бензина. Вот как должно было быть, а не простая заправка
на простой бензоколонке или нефтебазе".
И все-таки я решила: когда получше познакомлюсь с тетей Еней, спрошу
ее, не останавливались ли у нее летчики. Вдруг да и было...

И вот я иду из школы в этот дом, где сени сладко и чуждо пропахли
авиационным бензином, как самолеты, летающие в синем небе, и где со мною
будут не мои мама и папа, бабуся и Толик, а совсем почти незнакомые люди:
тетя Еня, ее лежачая бабушка да Ахтямовы Лена с Энгельсом.
Вот бабушка...
Почему-то, когда мы с папой приезжали летом, я не заметила ее. Лежала
ли она тогда на своей широкой, единственной в комнате кровати? Надо будет
спросить.
Бабушка сама никуда уйти не могла бы. Ей восемьдесят три года, а
пятьдесят из них она пролежала в постели.
Илья Муромец тоже тридцать три года сиднем просидел. Но Муромец после
этого стал сильным, могучим богатырем, а тети Енина бабушка вся ссохлась,
сморщилась, как прошлогодняя помятая маковка - маковая коробочка. Щеки ее,
виски и глазницы ввалились, в сумерки в этих впадинах гнездились тени, и
бабушкина голова напоминала череп.
Вечером, сидя за столом у окна, я долго смотрела издали на эту
маленькую жутковатую голову (кровать бабушки стояла у задней стены дома,
рядом с входной дверью). Не верилось рассказам тети Ени, что раньше, до того
как бабушку разбил паралич, была она высокой и полной женщиной.
- Мне ее мыть тогда была одна мука - не приподыму, не поверну, а
полежав сколько-то, она еще полнее стала, тяжестью налилась. Работа ее уже
не сушила, а организм здоровый, только что ноги не владеют.
А ведь сама тетя Еня была статной, хоть и не толстой, довольно
высокой - или, может, так только казалось из-за ее королевской важной
осанки, неторопливой, плавной походки? В сильно бористой и длинной, до самых
щиколоток, юбке она так незаметно переступала ногами, будто плыла.
И руки были у нее сильные - округлые загорелые запястья по ширине почти
не уступали ладони. И полное ведро воды она ставила на скамью так легко,
будто это чашка чая, а не ведро.